По указанию Толика мужская половина отряда образовала шеренгу, сцепившись локтями, словно гоплиты в фаланге. Женская встала за нами, поднимая мораль. Чувствуя их за спиной, мы были уверены и непобедимы, как гранитные скалы, об которые бессильно бьется прибой. Публика ждала представление с большим интересом. Ради такого и «велколака» не грех пригласить.

Остатки костра растащили по площади и разровняли граблями. На быстро темнеющем небосводе мягко мерцали уже далеко не первые звезды, а под ним, зеркально отражая их, раскаленные угли, по которым прокатывались волны нестерпимого жара. Мы хорошо чувствовали его, даже стоя в стороне.

Музыка стала ритмичной и громкой, и в круг вышел старый цыган. Его лицо, как печеное яблоко, а в черных, как ночь глазах не видно белков. Подняв руки к небу, он запричитал нараспев, взывая к каким-то своим божествам. Его подручные раздували угли длинными трубами, хотя было немыслимо жарко и так.

Красные искры взметнулись вверх, и отблески пламени заплясали на лицах. Старик замолчал и указал на красивую черноволосую девушку лет двадцати. Та стояла босиком в белой свободной рубахе и едва заметно качалась, погрузив себя в транс. В ее руках была небольшая икона, которую она прижимала к груди.

Музыка на мгновение смолкла, и девушка вдруг спокойно шагнула вперед.

Кто-то из нас испуганно вскрикнул. Все затаили дыхание, а я почувствовал, как в спину и локти впились Светкины ногти, которая стояла за мной.

Вновь заиграв, музыка становилась всё громче. Девушка не танцевала, а медленно двигалась, ступая по пышущим жаром углям. Шла, как крадучись. В глазах отрешенность, лицо совершенно бесстрастно. Ее самой в теле будто бы нет.

Пламя жадно лизало маленькие изящные ступни, но почему-то не жгло. Мы все были свидетелями невероятного, невозможного чуда, игнорировавшего физику, биологию, да и весь здравый смысл. Это зрелище заставило бы уверовать всех атеистов. Несомненно, есть нечто за гранью общепринятых и привычных представлений о мире. В них теперь зияет дыра.

Дойдя до середины костра, девушка замерла и закрыла глаза. Затем подняла руки в стороны и запрокинула голову к небу. Оно невозмутимо взирало на нее яркой россыпью звезд.

Как такое возможно? Живая плоть жарилась бы как на сковородке. Так жива ли она?

Я с тревогой следил, ожидая, что вот-вот дернется от боли, свалится в обморок и упадет лицом в угли. Но цыганка неподвижно стояла в огне.

Через минуту она так же медленно опустила руки и открыла глаза. Обвела взглядом нашу притихшую от страха шеренгу и…

Пошла прямо ко мне!

Блин, она точно паночка из школьного Гоголя! Уж теперь я хорошо понимал все чувства Хомы. Сейчас призовет Вия, и мне точно кранты! И уже хрен кто спасет!

Дрожа всем телом, я малодушно закрыл глаза, надеясь хоть так улизнуть от жуткого взгляда. Как хотелось натянуть на башку одеяло, как в детстве, когда в шкафу что-то страшно скреблось! Но я уже вырос, а ужас остался, догнав меня здесь.

Музыка стихла, словно кто-то выключил звук. В неестественно тихой ночи ни единого шороха. Казалось, всем слышно, как стучит в ледяных клешнях страха сердце. Как в черепушке мечется то, что осталось от мыслей. Их тоже нет.

Почувствовав прикосновение к щеке, поднимаю почему-то тяжелые веки и вижу глаза. Белые, как у призрака и без зрачков. И тихий голос. Почти шепот. Тем не менее его услышали все:

— Той е и не е той. Сега в него няма верколак…

Девушка отдернула неестественно холодную руку, словно обожглась об меня.

Скорей по интонации, чем переводом, понял вердикт: «Это он и не он. Оборотня в нем сейчас нет».

Цыгане зашумели, зажестикулировали. Одни возмущались, другие пытались их успокоить. Полиция аккуратно, но настойчиво оттесняла от кострища толпу.

Толик, косясь на меня, о чем-то спорил с чиновником. Пока я здесь, в покое нас не оставят. Билеты на группу, поэтому прямо сейчас уехать домой не могу. Не дожидаясь развязки, вернулся в барак.

— Да охренеть! — чертыхнулся Ванек, не найдя других слов. — И чо нам делать теперь?

— Нам? Ты-то при чем? — как можно спокойнее сказал я.

— Дык я же с тобой! — стукнул он кулаком в грудь.

— И ты? — посмотрел я на Лешку. Тот думал о чем-то и на время притих.

— А? Про что это вы? — он сделал вид, что не слышал.

— Да забей! — махнул я рукой. — Валить мне надо отсюда, а то и завтра придут.

— Не кипишуй, счас всё решим. Я к Толяну! — вскочив, Лешка быстро вышел за дверь.

Я проводил его взглядом. Что тут можно решить? Убедить цыган, что кровосос-комсомолец для них безобиден? Или что это кто-то другой? Ведьма однозначного ответа пока не дала, но кто знает, как поведу себя ночью? Всполошил, точно лис, забравшийся в спящий курятник. Что, если верколак укусит кого-то еще?

Неизвестно, способен ли он себя контролировать, но наблюдать за мной теперь будут все. О работе можно даже не думать. Уже завтра городок будет гудеть. Придут и линчуют, чтобы было спокойней. Опыт у них, видимо, есть. Поди отлавливают пару верколаков в квартал, раз все уже в теме. Интересно, что с ними делают? Отдают на передержку в зоопарк или приют кровососов? Жгут, вешают, лечат в психушке, сажают на цепь?

Наблюдая настороженные лица соседей, я уже не был уверен, что не сдадут. Та дева потрясла всех. Существо, что ходит по огню, аки земле, выглядит мессией. Это явно не фокус, такой люди верят. По сути, она сверхъестественна, как верколак, но вот ее почему-то не боится никто.

А ведь тот даже еще никого не убил. Один всего «кусь», безобидно и мило. Почему сразу монстр? Алкоголик у ларька и то намного опасней. Нет, надо беднягу травить, пугать, убивать. А за что? С каждым из них это может случиться. Будто у меня выбор был.

Вернувшись, заметил, что все недобро косятся, а кое-кто уже собирает постель. Я их понимал. Спать в одном бараке со мной вредно для психики. Хрен ведь кто выспится. Уйти надо мне. Вынести кровать куда-то в амбар под надежный замок. Не факт, что даже это их успокоит. Если, действительно, монстр, то карантин не спасет.

Я уже собирал вещи, когда меня вызвали в апартаменты Толяна. Он занял их потому, что комсорг. Выглядели они, как все ленинские комнаты, но здесь время замерло и остановилось лет так десять назад. Бронзовый бюст Ильича и панно