Дело осложнялось еще и тем, что я ни на минуту не верил информации, которой меня снабдило начальство.

Я уже решил было вернуться в город, позвонить Саю и попросить дальнейших указаний, но вспомнил, с каким тошнотворным энтузиазмом он разговаривал со мной накануне, и передумал.

Теперь ведь не скажешь, что я ничего не сделал; я узнал, где живет Санже, и поэтому могу сам решать, как мне действовать дальше.

Я снял комнату в маленькой гостинице в Мужене, потом узнал номер виллы «Суризетт» и позвонил.

Ответил женский голос с сильным южным акцентом — должно быть, горничная или экономка. Я попросил месье Санже. Она спросила, кто звонит, и я, пробормотав что-то, повесил трубку. По крайней мере он там.

Я постарался поставить себя на его место.

Если отвлечься от Люсии Бернарди, мы имеем профессионального мошенника, который добился успеха в своем деле и выгодно вложил средства в недвижимость. Возможно, Санже не оставил занятий мошенничеством, но в настоящий момент он живет как добропорядочный французский гражданин, во Франции, под своим настоящим именем. Почему бы и нет? Согласно информации из Нью-Йорка, никто так и не сумел предъявить ему обвинений даже в Германии и Италии, где он действовал. Во Франции он может себя чувствовать в полной безопасности.

Однако в его положении должны быть уязвимые места. И я кое-что нащупал.

Купив три дома в Сете, Санже дал адрес одного из них как место своего постоянного жительства. С точки зрения закона он имел на это полное право, несмотря на то что дом был необитаемым. Важно лишь, что это существующий почтовый адрес. Впрочем, совершенно очевидно, что он сделал это для прикрытия, точно так же как адрес в марсельском банке был прикрытием. Хотя Санже покупал недвижимость на свое настоящее имя (вымышленное могло бы вызвать трудности в дальнейшем), он осознанно или инстинктивно сделал все, чтобы его было трудно найти.

Я придумал, как воспользоваться этой его слабостью.

После шести сразу стемнело. Я позвонил в Париж и сообщил свой номер телефона, но разговаривать с Саем не стал. Потом немного выпил и отправился на виллу «Суризетт». Подъезжая, я видел сквозь живую изгородь, что в окнах горит свет.

Дом на самом деле был больше, чем казался с дороги: очевидно, новый владелец надстроил второй этаж. Двор старой фермы превратился в огороженный стенами сад, через который надо было пройти, чтобы попасть к главному входу. По обе стороны тяжелой двери из резного дуба стояли каменные вазы с ампельными растениями. Дорогу освещали старинные каретные фонари, переделанные под электричество. Как только я ступил на мощеные дорожки сада, залаяла собака. Я позвонил в звонок; лай стал громче и злее. Вскоре я услышал, как горничная с южным акцентом приказала собаке замолчать.

Когда дверь открылась, горничная одной рукой придерживала собаку за ошейник. Меня это не очень успокоило: горничная была невысокая хрупкая женщина, а пес — огромный эрдель. Он снова залаял на меня. Она рассеянно его шлепнула.

— Да, месье?

— Я бы хотел поговорить с месье Санже.

— Он вас ждет?

— Нет, но думаю, он меня примет.

Я протянул ей визитку парижского бюро.

— Подождите, пожалуйста.

Она захлопнула дверь. Я ждал. Через минуту или две горничная вернулась, на сей раз без собаки, и протянула мне мою визитку.

— Месье Санже сожалеет, что не сможет вас принять.

— А когда сможет, мадам?

— Месье Санже не хочет общаться с прессой. — Она говорила, запинаясь, словно повторяя слово в слово. — Он сожалеет…

И начала закрывать дверь.

— Одну минутку, мадам. Пожалуйста, передайте ему вот это.

Я написал на задней стороне карты: «Касательно мистера Патрика Чейза» — и вернул ее горничной.

Та замялась, потом снова закрыла дверь.

В этот раз ждать пришлось дольше, но, открыв дверь, горничная посторонилась, чтобы я мог войти.

— Только недолго. Вы же понимаете, у месье и мадам планы на вечер.

— Разумеется.

Я оказался в холле, где была лестница, ведущая на второй этаж, к спальням, и арка в гостиную. Раздвижные стеклянные двери отделяли гостиную от террасы за ней.

Когда я вошел, из арки вышла женщина в широких брюках и шелковой рубашке.

На вид ей было около тридцати пяти, крашеная блондинка. В руках она держала журнал «Реалии», запястья украшали тяжелые золотые браслеты. Когда я посторонился, чтобы дать ей пройти, она окинула меня беглым взглядом. У таких женщин обычно бывает веселая, обаятельная улыбка, но сейчас она была серьезна и старательно делала вид, будто мой визит ее совершенно не интересует.

Я пробормотал:

— Добрый вечер, мадам.

Судя по равнодушному тону, с которым она произнесла «Месье», женщина уже забыла о моем присутствии. Собака, шедшая следом за ней, остановилась, подозрительно меня обнюхала и затем потрусила вверх по лестнице за хозяйкой.

— Сюда, месье.

Горничная провела меня через гостиную, устланную мягкими коврами (я узнал несколько обюссонских) и обставленную удобной мебелью, мимо висевшей на стене большой картины Брака к уставленному книгами алькову и камину из резного камня, в котором горели поленья. Человек в кресле отложил книгу, снял очки и поднялся мне навстречу.

Филип Санже, он же Патрик Чейз, оказался высоким, подтянутым, симпатичным мужчиной с приветливой улыбкой. Он был одет в широкие фланелевые брюки и кашемировый свитер с шелковым платком, свободно повязанным вокруг шеи. Цвет лица желтоватый, но здоровый, в темных вьющихся волосах ни намека на седину. Глаза настороженные и выразительные, рот одновременно решительный и улыбающийся.

Он взглянул на мою визитку и протянул руку:

— Рад вас видеть, месье Маас, хотя ваш визит меня немного удивил. Я имею в виду, его цель. Садитесь, прошу вас.

Санже говорил по-французски со слегка повышающейся интонацией, что делало каждое его предложение похожим на вопрос.

— Спасибо. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились меня принять.

Когда я сел, он продолжил:

— Мужен далеко от Парижа. Интересно, почему в редакции ведущего американского журнала сочли, будто я знаю нечто такое, что может заинтересовать его читателей.

Я ответил по-английски:

— Сейчас публику интересует все, что касается Люсии Бернарди.

Мой собеседник вроде как не расслышал имени девушки. Вежливо улыбнувшись, он произнес:

— О, вы говорите по-английски. А ваше имя…

— Я голландец, мистер Санже. Вы предпочитаете английский или французский?

Его улыбка немного потускнела.

— Мне абсолютно все равно, мистер Маас. Но я бы хотел узнать, о чем пойдет речь.