— Да, спасибо, сэр. Вы настоящий борец за правопорядок. У вас, кажется, американский акцент?

— Вообще-то я африканец.

— Понимаю, сэр, вы темнокожий американец.

— Серый, вообще-то.

— Скажите, сэр, вы связаны?

— Нет, свободен, как птичка.

— Вы заперты на ключ?

— Нет, дверь открыта.

— Тогда откройте её.

— Не могу, приятель, мне не достать до ручки. Я невысок.

Повисло молчание. Наконец полисмен заговорил, но куда более холодным тоном:

— Если я правильно понял, то вы свободны, целы и невредимы, находитесь в комнате, которая не заперта, но не можете дотянуться до дверной ручки? Быть может, вы назовёте свой рост?

Мэдисон порядком устал от вопросов, спешил вернуться к камину, к тому же его привёл в раздражение сердитый тон полицейского.

— Ладно, приятель, — вздохнул он, — раз уж вам так неймётся, отвечу. Мой рост девять дюймов.

В этот миг заскрипела лестница. Грабитель возвращался домой.

— Мне нужно спасаться, — выпалил попугай.

— Уйдёте через дымоход? — съязвил полицейский.

— В самую точку, сэр, — похвалил Мэдисон и бросил трубку.

— Хочешь шоколадного мороженого, Гарри? — спросила госпожа Холдсворт, когда сын вернулся из школы.

— Да, мама, спасибо.

— Возьми в холодильнике.

Гарри вытащил из морозилки дымящийся брикет.

— Поделюсь-ка я с Мэдом. Он обожает мороженое. Эй, Мэд! Ты где?

— Гарри, присядь, — попросила вдруг мама. — Я должна сказать тебе нечто важное. Утром я, как всегда, пошла в магазин, а когда вернулась, то обнаружила, что к нам проник взломщик. Окно в гостиной было разбито, на ковре лежали осколки стекла.

— Пропали какие-то ценности?

— Нет. — Мама покачала головой. — Вор положил глаз на серебро. Буфет был распахнут, а моя любимая ваза валялась на полу. Но негодяй забрал кое-что другое.

— Что же?

— Послушай, Гарри, тебе придётся призвать всё своё мужество, чтобы принять это. Мэдисона похитили.

— Только не это, — выдохнул Гарри.

— Не пугайся раньше времени, Гарри. Я уверена, Мэдисон жив и здоров.

— Зачем же тогда его украли?

— Видишь ли, попугаи ценные птицы. Мэдисон так вообще стоит целое состояние. Но даже за обычного попугая, знающего не так много слов, можно выручить две или даже три тысячи фунтов. Так сказал полицейский.

— Здесь была полиция?

— Да. Они опросили соседей, и те признались, что слышали чьи-то истошные крики о помощи.

— Ты сказала им, что…

— Нет. Они думают, что кричал какой-то случайный прохожий, увидевший вора.

— Папа знает?

— Да, он уже подал в газету объявление с просьбой вернуть Мэдисона за вознаграждение и едет домой. Постарайся взять себя в руки, дорогой. Мы обязательно найдём Мэда. Съешь лучше мороженое.

— Не хочу, — жалобно проронил Гарри.

Это был самый грустный вечер в доме Холдсвортов. Господин Холдсворт в одиночестве смотрел шестичасовые новости, в которых, как всегда, было полно мрачноватых сюжетов, но ни один из них не был таким мрачным, как настроение господина Холдсворта.

Гарри нехотя делал домашнюю работу, в которой на этот раз было полно ошибок.

А госпожа Холдсворт, подавая ужин, машинально положила на стол поднос и ложку для Мэдисона.

И хотя на ужин был лимонный пирог, никто не заметил его дивного вкуса.

Гарри даже глядеть не мог на пустующую клетку и, пожелав всем доброй ночи, отправился в постель. Никогда он ещё не был так несчастлив.

— Мэд, — прошептал он, закутываясь в одеяло, — где же ты?

Мэдисон полз по дымоходу, цепляясь за стенки крепким клювом и острыми коготками. Снизу неслись гневные крики Сильвера Ворэ, но это лишь подстёгивало попугая. Вот наконец он вырвался на свободу и огляделся. Вокруг торчали высокие закоптившиеся трубы лондонских дымоходов.

— Мэд, — выдавил попугай, — где же ты?

Ужасная выдалась ночь для Мэдисона Холдсворта, знатока словесности, ценителя прекрасного, гурмана и острослова. Последний раз он чувствовал себя таким потерянным и несчастным, когда только вылупился из яйца голым, неоперившимся птенцом. Зловредные боги погоды, видать, посчитали, что на долю бедного, голодного и грязного потеряшки выпало мало бед, и обрушили на него новые невзгоды.

Сначала его сбил с лап свирепый ветер, такой холодный, словно прибыл из Сибири. Потом пошёл дождь, и сажа, перепачкавшая перья попугая, превратилась в мокрую, вязкую кашицу. Продрогнув до костей, чёрный, как ворон, попугай не мог взлететь и стал похож на неуклюжего пингвина. Сделав пару неловких прыжков, Мэдисон поскользнулся, скатился вниз по мокрой черепичной крыше и упал на мостовую. С трудом поднявшись, он сумел добраться до картонных коробок, лежавших возле двери, забрался в ближайшую и затих.

— Мне конец, — пробормотал он. — Прощай, Гарри. Джордж, я иду к тебе. — Мэд закатил глаза и уронил голову на грудь.

Спозаранку по улицам сонного Лондона заколесила мусороуборочная машина. По обе стороны от неё шагали мусорщики, бросавшие в фургон коробки, ящики и пакеты.

Внутри фургона жужжала дробилка, сминающая и разжёвывающая всё, что попадалось ей в зубы.

Впавший в беспамятство Мэдисон неуклонно двигался навстречу гибели в своём картонном катафалке. К счастью, один из мусорщиков заметил попугая и попросил остановить машину.

— Там определённо кто-то есть, — сказал он товарищам.

— Точно, птица, — согласился его напарник. — Дохлая.

— Разве? Мне показалось, что она шевельнулась. Ладно, бросай её в фургон.

— Что тут у вас? — заинтересовался третий мусорщик.

— Дохлая птица.

— Какая-то она странная.

— Да, непонятно, на кого похожа. Покажи её Клоду. Он в зверье знает толк.

Клод был огромным, лысеющим и добродушным шофёром мусороуборочной машины.

— Что за шум, а драки нет? — полюбопытствовал он, высунувшись из окна кабины.

— Мы нашли дохлую птицу.