Революционные песни нередко цитируются и в резолюциях, и в письмах этой эпохи. Так, например, казаки конвоя командира 26-го Армейского корпуса направили А.Ф. Керенскому 37 р. 75 к., предназначенные «семействам борцов, жертвою павших в борьбе роковой за долгожданную свободу»[1037]. Как видим, в письме были использованы слова революционного похоронного марша. Письмо крестьянина А.И. Писачкина в газету «Солдат» кончалось цитатой из другой революционной песни: «Мы несем смерть всем богачам-плутократам, всем паразитам трудящихся масс»[1038].

Тексты революционных песен нередко использовались при создании красных знамен. Так, на траурном знамени мастерской по изготовлению пироксилина Охтенского порохового завода были вышиты стихи:

Не надо ни жалоб, ни слез мертвецам.

Воздайте иной им почет.

Шагайте бесстрашно по мертвым телам.

Несите их знамя вперед[1039].

Создатели знамени использовали «Requiem» Л.И. Пальмина. Это стихотворение, созданное еще в 1860-е годы, продолжало оставаться популярным и включалось во многие песенники, изданные в 1917 г.

Практически во всех песнях революционного подполья встречаются одни и те же смысловые блоки, «Рабочая марсельеза», например, в этом отношении ничем не отличается от «Интернационала». В первую очередь это — противопоставление настоящего и будущего. Настоящее — это «старый мир» («Рабочая марсельеза»), «мир насилья» и «вечного горя», это «тюрьма» и «неволя». Соответственно, атрибуты настоящего — «оковы» и «рабские путы», «ярмо» и «пытки». Другая черта настоящего — «бездушный гнет»: это мир «слез» и «тяжелого труда». «Голодуха», «нищета», «иго проклятой нужды» царят в этом проклятом мире.

Мрачное настоящее революционных песен («мрак», «сумрак ночи», «позора тьма», «черные дни») сравнивается также со старостью («дряхлый мир»), с «ужаснейшим сном» и даже с «постылой могилой». «Царские чертоги» и «золотые короны» — другие символы настоящего — своим зловещим блеском лишь оттеняют этот невыносимый мрак.

Гнету и насилию, нищете и мраку настоящего противостоит будущее, «вольное царство святого труда» («Рабочая марсельеза») — «Новый мир», «Новая жизнь грядущего»:

Дней без слез и без страданий,

Без господ и без рабов,

Дней, когда взамен терзаний

Будет братство и любовь.

(«Знамя красное уж вьется»).

Будущее — это «лучший мир», «царство свободы» и «братской любви». Это время окончательной победы добра и правды, «Рабочая марсельеза» утверждала и обещала: «Сгинет зло, сгинет ложь навсегда». Грядущее — это своеобразный конец истории, означающий наступление «свободы вечной» («Пролетарская марсельеза»). Символы будущего светлы и ярки — это «заря» и «солнце», «свет» и «день».

Прорыв из мрачного настоящего в светлое будущее может и должен быть осуществлен в результате грандиозной окончательной битвы — «последней борьбы» («Рабочая марсельеза»). Неминуем «смертный», «роковой», «последний и решительный бой». Великая последняя битва нередко сравнивается с «неумолимым грозным судом» («Красное знамя»). Это «час искупления», «мгновение мести и суда», время «мести народной». Именно на подготовку такой битвы ориентировала свою аудиторию пропаганда всех социалистических партий, распространявших свои политические символы. Брошюра, изданная в 1917 г. военной организацией партии социалистов-революционеров, гласила: «Схватка между истиной и светом — с одной стороны, и мраком и произволом — с другой, была неизбежна»[1040]. Великая грядущая битва за будущее освящается и романтизируется.

В результате последней битвы будет окончательно подавлен могущественный Враг (образ Врага присутствует во всех революционных песнях). Враг — это представитель сил тьмы — «слуги тьмы» («Красное знамя»), «темные силы» («Варшавянка»). В революционной социалистической символике присутствуют в скрытой форме религиозные образы, это было особенно важно в условиях Российской революции 1917 г., когда политическое сознание и сознание религиозное переплетались.

К числу врагов относятся в первую очередь «начальство» и «власти». Так, «Рабочая марсельеза» в качестве главного врага называет «царя-вампира». Другие революционные песни также призывают к беспощадной борьбе с «властелинами», «тиранами», «самодержавием», «злым вампиром», «царями-плутократами», «самодержцем-царем», «мертвящим царизмом», «царем-батюшкой», «начальством», «слепыми вождями», «ничтожным тираном».

Среди врагов упоминаются и агенты власти — полиция, жандармы, земские начальники, «бюрократы», «судьи-палачи». В отдельных песнях среди врагов, преграждающих путь в светлое будущее, упоминаются и священники, «попы». Однако очень часто к Врагам относят и представителей социальных верхов. Так, «Рабочая марсельеза» упоминает «богачей», «кулаков», «богатых». В других песнях враги — «господа», «фабриканты-купцы», «хозяин таровой». В некоторых же песнях в роли врага выступает «буржуазия», «власть капитала», «буржуй» («Пролетарская марсельеза», «Красное знамя — песнь народовольцев»). Составители песенника, специально изданного Московским советом рабочих депутатов к 1 мая для солдат, имели все основания утверждать: «Победно звучат пролетарские песни в день 1-го мая, наводя страх на весь буржуазный мир»[1041].

Этический и эстетический образ врага ужасен, он отвратителен внешне и абсолютно аморален. В мире символов революционного подполья место «врагам народа» отведено в ужасном бестиарии, заполненном кровожадными и опасными хищниками. «Рабочая марсельеза» призывает к борьбе со «злодеями», «собаками», «жадной сворой», с жиреющими «обжорами», продающими совесть и честь. Другие песни также призывают к последней и решительной битве с «паразитами трудящихся масс», со «сворой псов и палачей», с «супостатами», «наглецами», «пауками», «кровопийцами», «мошенниками», с «сытой сволочью»:

На воров, на собак — на богатых!

Да на злого вампира — царя!

Бей, губи их, злодеев проклятых!

Засветись, лучшей жизни заря!

Так призывала «Рабочая марсельеза», наиболее популярная песня Февраля, ставшая, фактически, государственным гимном революционной России.

Результатом великой борьбы должна стать не просто победа над Врагом, но и его тотальное уничтожение — без этого невозможно наступление «новой жизни» — «светлого будущего»:

Фабрикантов-купцов, твоих верных сынов,

Точно пыль, мы развеем по полю,

И на место вражды, да суровой нужды

Установим мы братство и волю.

(«Машинушка»)

Французский дипломат Л. де Робьен, наблюдавший за исполнением революционных песен на улицах Петрограда, иронизировал по поводу их кровожадности: «Тенора требовали голов аристократов, сопрано — голову царя, басы вообще же не желали никого щадить»[1042].

Показательны и красноречивые заглавия некоторых сборников песен: «Песни народного гнева», «Песни террора», «Песни ненависти, борьбы и мести», «Красное знамя: Песни революции — песни ненависти». Последний песенник был издан в Тифлисе, на его обложке напечатаны портреты Г.Е. Львова и А.Ф. Керенского. Можно поэтому предположить, что составители придерживались довольно умеренных, возможно, либеральных взглядов. Но при этом они не только издавали революционные песни, но и считали нужным усилить их эффект, дав брошюре столь свирепое название. Неудивительно, что в 1919 г. здание одесской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией было украшено живописным плакатом, цитирующим «Варшавянку»:

Мы кровью