и сыновья мои были бы! Я за жизнь свою столько людей за Эдгара перебил, что вам и не снилось в самом страшном сне, – он икнул. – И допросы пленным устраивал, убивал десятками за раз, баб их насиловал и увечил, ублюдков их, мать их, прямо из животов вырезал!

По спинам присутствующих, даже поддерживающей графа-садиста Петры, пробежали неприятные мурашки. Корбел же разве что слюной на стол не капал и когтями столешницу не скрёб, желая вспомнить былое.

Граф, источая пивные флюиды, продолжал:

– Под знамёнами короны я управлял своими войсками в Пустодоле, когда мы с Эдгаром и нашим легатиком чистили западные земли от остатков баладжеров, туды их гангрена! Месяцами с Согейром разыскивал беглецов и выпытывал, где они прятали награбленное в разоренных сёлах. Я! Я поймал ублюдка сэра Тука и выпытал, в какой норе прячется его папаша, нашёл и сжёг их вместе с замком, а народец у Безлюдных берегов – не кисейные барышни в кружевах, а охотники, которые спят с оружием в зубах! Я знаю, что такое боль! И Согейр знает, что я знаю! Не верите, спросите его, что я могу сделать с телом человека с помощью пары зажимов и щипцов. И он подтвердит, что я пытаю получше вшивого князька Гирифора. Потому и говорю, хватит нежничать с легатом, дайте им заняться мне, туды его гангрена.

Король поморщился, примерно представляя, что именно имел в виду граф, говоря о зажимах и щипцах, и через какие муки он заставит пройти Согейра, согласившись. Но всё же ему не давала покоя опасная тень Осе, смотрящая на него из всех тёмных закоулков.

– Милый, – нагнулась к королю Петра, который уже несколько минут смотрел себе на колени, – милый, так каков твой ответ?

Теабран молчал. По его лицу гуляли красные и белые пятна.

– Милый?

Он раздражённо вырвал руку из материнской хватки.

– Только оставьте его в живых, – Теабран поднял глаза на изнывающего от желания поскорее применить к лидеру Королевских кирасиров весь свой арсенал старых навыков Корбела, который на радостях даже протрезвел.

– Ну, это как получится, – разулыбался протектор Приграничья, – пытки ж дело такое…

– Это не просьба, а приказ, – твердо обозначил своё намерение не видеть труп легата король.

Корбел нехотя, но кивнул.

– Слушаюсь, вашвеличество.

– Тогда приступайте. Что вам для этого понадобится?

Адарих снова растянул губы в зловещей улыбке, отчего стал похож на гиену, которая тянула в нору схваченного за горло оленя.

– Вы слышали когда-нибудь об обряде Ная’Агра? – спросил Корбел, прекрасно зная, что никто из присутствующих о нём не слышал.

Виллем, Теабран и Петра повертели головами. Корбел согласно покивал:

– Мало кто о нём знает южнее Руны. Это касарийский обряд. Придумали его ещё во Вторую Эпоху сардари, чтобы наказывать неугодных особливым способом. Хотите узнать подробнее – тогда прикажите принести в темницу побольше бинтов, если надобно вам, чтобы Согейр остался живёхонек. Мы с ним знаемся не один, мать его год, и, мамой клянусь, легат у меня соловьём запоёт, как только услышит слова «Ная’Агра». Кстати, когда я с ним закончу, думаю, петь – это будет всё, на что он впредь останется способен.

Ночь была мрачна и неуютна, сон никак не шёл. Теабран стоял у окна и смотрел на полную луну, на фоне которой куда-то в мрачную даль летела то ли сова, то ли какая-то другая птица.

Это был ужасно долгий день, который никак не хотел кончаться. Усыпить совесть не помогло даже вино. Дитя и Иммеле обычно засыпали после пары бокалов, а Теабран, стоило ему только прикрыть глаза, сразу вскакивал, будто получив подзатыльник.

Служанки уже были распущены, он надел камзол сам. Проходя по ущельям тонувших в тоннельном мраке коридоров, Теабран чувствовал себя в недрах пещер, которыми Улисса пугала его в детстве, когда он с такими же мальчишками помышлял найти легендарную пещеру Невинности.

– Провалишься между скалами – тебя там эрвены сожрут! – угрожала Улисса, чем напрочь лишала авантюрно настроенного внука желания исследовать загадочные мрачные кручи.

Кое-где ему встречались уставшие сонные слуги, солдаты, пьяные, и трезвые, но предпочитающие не исполнять свой долг, охраняя покой короля, а увлечённо шарящие у служанок под юбками. Одна такая пышащая сладострастием парочка, которая попалась на глаза королю у поворота в башню Юрто, Теабрана даже не заметила и продолжила срывать друг с друга одежду.

А ведь до женитьбы на Иммеле Теабран был таким же, когда втайне от матери сбегал к девкам в единственный на острове Миртовый дом, и с Иммеле был в первую брачную ночь, и сейчас был бы, пусти она его к себе на ложе. Снедаемый самой жгучей завистью к бесстыже милующимся любовникам, Теабран отвернулся и ушел.

В комнате их высочества царила тишина, что в общем-то было хорошим знаком, если Дитя находилось внутри; и знаком плохим, если Дитя вместо глубокого сна после принятия обезболивающих настоев эвдонского алхимика зализывало раны в одном из погребов вопреки его приказу. Отец не решился приоткрыть дверь и проверить.

В спальне Дункана Теабран обнаружил своего ребёнка сиротливо сопящим в коконе из одеял среди открытых створок шкафа.

– Это что ещё такое? – отец встал на колени и аккуратно, будто брал в мокрые руки хрустальную вазу, поднял малыша вместе с одеялами.

– Папа? – разбуженный Дункан потёр заспанные глазки.

– Ты что опять делал в шкафу? – Теабран закачал сына на руках, как грудничка, и перенёс на кровать.

– Мне было ст-ашно, – мальчик грустно посмотрел на отца.

– Что тебя испугало? – Теабран поправил под головой сына подушку.

– Бабушка Улисса сказала, что дядя Осе пр-ридёт и убьёт тебя.

– Она так и сказала? – нахмурился король, пообещав себе, что утром же поговорит с мерзкой старухой.

– Да, – кивнул Дункан, и губки его задрожали. – Она сказала, что он отр-р-рубит тебе голову и р-руки, а тело б-йосит в Змеиную яму. И с мамой это сделает, и со мной. Мы ведь не умрём?

У Теабрана всё внутри переворачивалось, когда он наблюдал, как борется со слезами его маленький испуганный сын, а сердце наливалось кипучей злобой против седой, высушенной, как вобла, заразы, которая его пугала. Сама седая, высушенная, как вобла, зараза сейчас лежала на пуховой перине в покоях дальше по коридору и видела приятный сон о той поре, когда была молода и, только по её мнению, прекрасна. Прийти бы к ней в покои и окатить ведром смолы. Пусть отмывается потом, старая дура!

– Нет-нет, конечно нет, – король наступил на горло своей ярости и попытался скорее успокоить напуганного ребёнка. – Ты маме об этом говорил?

– Нет, – Дункан печально повертел головой, – У неё опять закрыто.

– А Ройс?

Дункан потупил взгляд, и личико его в слабом свете толстой ночной свечи стало совсем уж исполненным такой вселенской печали, что Теабран почувствовал, что сам сейчас начнёт шмыгать носом.

– Ройс пьёт, – вздохнул мальчик.

– Понятно, – сжал губы король. Значит, тишина в покоях всё-таки была плохим знаком. – Ладно, – он погладил кудрявую головку. – Ты спи. Никто никого не убьёт, я не позволю. А если твоя бабушка будет говорить тебе что-то другое, сразу беги ко мне, хорошо?

Дункан кивнул, но легче ему не стало.

– И не надо больше спать в шкафу, хорошо? – Теабран нежно ущипнул сына за щечку. – А то придёт Ройкен – кусь тебя за ножку! – и утащит под кровать.

Теабран защекотал сына за пятку, имитируя маленькие зубки хвостатого любителя полакомиться детьми.

– А я ему «Чур-р-чур-р!» скажу, и он уйдёт, – заулыбался ничуть не напуганный возможностью быть съеденным мальчик.

– Конечно, уйдёт, – отец в этом не сомневался.

– Расскажи мне что-нибудь, – спросил Дункан, когда Теабран снова завернул маленького борца с домашней нечистью в одеяло.

– Что рассказать?

– Сказку.

– Я не умею рассказывать сказки. Это твоя мама умеет.

– Ну, пап, – заклянчил ребёнок.

– Ладно-ладно, – Теабран призадумался. В голову ничего путного не шло, кроме страшилок, которыми сдабривала большую часть его детства Улисса, развив в будущем короле множество самых настоящих фобий, но делать из собственного ребёнка