– Ах, я старался, Мири. Еще как старался.

Мужчина полез в потертый сюртук и достал кулон на серебряной цепочке. Покачал на пальце, как талисман лозоходца, потом сунул обратно.

– Ну и вот, – сказал Хейнрейл, – последняя остановка, и дело сделано.

Кроме Крыса, живых существ в ночлежке нет.

Откуда он это знал – не смог бы озвучить. Но это определенно так. Он знал, что ползущие, придя на выручку Хейнрейлу, спустили с цепи колдовство, и дюжины людей погибли; знал, что за стенами и под полами комками холодеют грызуны, его тезки, – их сгубила волна психошока от заклинаний. Он знал, что все прочие бежали прочь с этого выгоревшего пространства.

На мосластых ногах он ступал меж тел убитых, переставлял копыта через лужицы растопленного воска. Там, на стене, мелом выведена надпись. ВОТ И ВСЁ. Он принюхался. Пахнет Хейнрейлом, хотя от запаха главаря ничего уже не шевелилось внутри. Отныне ему не до мелочных обид.

Он приостановился у одного разбитого воскового слепка и поднял треснувшее, оплавленное лицо гильдмистрессы Роши. Своим новым восприятием почуял затухающий след чар сродства, волшебную нить, соединявшую алхимическую аватару с чем бы то ни оставалось от создавшей ее женщины. Как и он, эта женщина исподволь изменилась под гнетом божественного, став чем-то новым.

Он отбросил лицо Роши. Отвлеченные рассуждения неуклюже усаживались в сознании. Голод, буквально – духовный голод, занял главенство над всем.

Пора поесть.

Он разломал одному трупу череп. Второму – ребра. Третьего понюхал – тело принадлежало карманнице, – он нацелился на одни только руки, обгрызая плоть, как с куриного крылышка. Под грязью и мозолями девичьи руки прекрасны, их искусная ловкость ее пережила. Даже когда заклятье ползущего ударило насмерть, она свернулась, пряча драгоценные пальцы. Крыс знал об этом.

В руках была заключена наибольшая доля ее души. Теперь она в Крысе.

Одно изменение цепляется за другое, так рушится туннель. Один падающий камень становится грязевым ливнем, а тот становится оползнем и погребает под собой целый подземный город. Чем больше он ест, тем сильнее растет голод. Изменения, обычно занимавшие у упырей века, происходили в минуты, пока он упивался веществом душ. Порой он останавливался и изблевывал из себя поток костей и мяса, наполнял и опустошал брюхо чаще, чем мог сосчитать. Он алкал не плоти, но ткани душ, а мясо лишнее. Кровожадную стадию упыриной жизни он прошел за одно извращенное пиршество свежей падалью.

Его череп хрустел и менял форму. Тело разбухало. Теперь от ударов его копыт сотрясалось все здание, а рога задевали потолок. В желтоватых глазах разгорался мертвецкий свет.

Уши чесались. Раздраженный, он потер ухо, и оно отлепилось и упало на пол.

Сейчас он слышал яснее, слышал завывания родичей под Могильником. Их стоны оплакивали ужасные страдания. Враг принес смерть бессмертным. Ползущие пошли войной на упырей и поубивали старейших.

Битва зрела сыздавна. И упыри, и ползущие кормились городскими покойниками. Упыри – провожатые, психопомпы, потребляли тела и уносили души в подземный мир, беря себе лишь каплю духовной силы, а остальное отдавали старейшим. Черви-трупоеды не несли мертвым покоя. Пожиратели захватывали себе души полностью. Обе стороны паразитировали на городе наверху, наживались на нескончаемых подношениях из трупов, не отданных безумным и ненавистным богам.

Но ползущие зашли еще дальше. Они нанесли удар не по одним упырям, но и по темнице под их охраной. Церковь посылала мертвецов в трупные шахты в уплату за вечную вахту упырей над заточением веретенщиков. Ныне их стража прервалась, и враг вырвался на волю.

В перестроенном мозгу Крыса не находилось места страху. Грозную опасность он воспринял с отстраненным изумлением.

Он взялся за новый труп. Мужчина, пожилой и толстый, заклинание спалило в золу его жидкую бороду, кишки вытекли наружу. Таммур, шепчет та его часть, что еще помнит. Он потянулся к воспоминанию, бесстрастно оценил его – так гробовщик обмеряет тело. Лакомым кусочком души Таммура, ее средоточием, будет язык, решил он, а еще печень. Он одной рукой вырвал начисто челюсть и высосал язык. Когти, острее кинжалов, отыскали печень. Он разглядел ее под кожей, налитую накопленной духовной энергией. И приобщил к своим непомерным запасам, а потом двинулся к следующему покойнику.

Когда он раздирал трупик ребенка, послышались тяжелые шаги. Шорох подхрамывающей ноги. Запахло каменной пылью с острым привкусом алкагеста. И рядом резкий, взволнованный щебет. Шелест платья.

Барсетка и Шпат.

Войдя в комнату, каменный человек издал шум ртом. Крыс попытался вспомнить, как действует человеческая речь, но память о языке осела в глубине мозгов, зарыта под накопленной тканью душ несчетных мертвецов. Его язык отныне длинный, змеевидный, приспособленный не говорить, а вылизывать серое вещество из-под крышки черепа и высасывать трубки костей. Молодая упырица – хоть и старше его, напомнил он себе, – знакома с обычаями надземья.

Она будет за него говорить и слушать. Он потянулся своей раскормленной душой и завладел ею, так же как с ним это проделал старейший упырь.

– Крыс… это ты? – спросил Шпат.

– Я ВМЕЩАЮ ЕГО. – Он заставил Барсетку хихикнуть, несмотря на ужас на ее лице под вуалью. – ОН БЫЛ… ОЧЕНЬ МАЛ.

Шпат указал на груду костей, на преобразившееся тело Крыса.

– Зачем?

Крыс потянулся и встал. Теперь он выше Шпата на три фута, а то и больше. Он мягко двинулся к завалу обломков в дверях.

– Я… МОЙ РОД ПОКЛЯЛСЯ СТОРОЖИТЬ ВРАТА ТЕМНИЦЫ. НЫНЕ ВРАТА РАСПАХНУТЫ, И ВРАГ ПЕРЕСЕК ГРАНИЦУ. ОНИ ИДУТ ЗА ХОЗЯЕВАМИ, ЗА ЧЕРНЫМИ ЖЕЛЕЗНЫМИ БОГАМИ. – Слегка поведя тяжелым когтем, он отшвырнул дверь и вышел в город.

И снова молвил через Барсетку.

– ИХ ПРЕДВЕСТНИЦА ДОЛЖНА ПОГИБНУТЬ. ОНА ЕСТЬ КЛЮЧ. КОГДА ОНА УМРЕТ, Я ВЕРНУСЬ В НИЖНЕЕ ЦАРСТВО И БУДУ ЖДАТЬ ДАНЬ ИЗ КОСТНОГО МОЗГА. ПЕРЕДАЙТЕ ТОМУ, КТО БЫ НИ ПРАВИЛ НАВЕРХУ, БУДЬ ТО ЖРЕЦ, КОРОЛЬ ИЛИ ЧАРОДЕЙ: УГОВОР В СИЛЕ И УПЫРИ ВЫПОЛНЯТ СВОЮ ЧАСТЬ. – Барсетка поперхнулась и добавила простым голосом. – Шпат – помоги мне, я собираюсь убить Кари!

На миг в замешательстве от перемены, Шпат вытаращился на Барсетку, и, улучив этот миг, Крыс прыгнул, копыта вознесли его на крышу единым скачком.

Город предстал ему незнакомым, омытый пронзительно яркими лучами звезд, полный чужих запахов, набит дыханием. Орды живых людей вместо гор трупов, их мозг свеж и горяч. Высокие постройки, мерзкие наросты, тоже походили на живых тварей. Карта города сумбурно путалась в сознании, трехсотлетняя память о боях на улицах смешивалась с недавним опытом самого Крыса, и на все наслаивался отпечаток поглощенных мыслей и чувств. Упырь позволил вести себя части Крыса, призвав в помощь мальчишкино знание города – и добычи.

Кари наверняка побежит к морю. К морю или же к своему логову, какое они делили со Шпатом. Так или иначе, ей пришлось бы пересечь канал, текущий через Болотную. Он последовал туда, всасывая ураганчики ночного воздуха, разглядывая, где мелькнет ее аромат.