лучшее дождаться приезда герцога...

— Злодея, который его погубил? Чтоб я приняла его, говорила с ним, просила его?.. Ни за что! Лучше смерть! Пусть он скорее и меня с Шубиным казнит, я готова... я готовлюсь к смерти с тех пор, как батюшка умер... я так несчастна, что только в могиле найду покой... Мне ничего не удаётся... Господь давно отступился от меня... может быть, за грехи отца... не знаю, не знаю... он много погрешил перед своим народом и ничего не успел поправить, ничего не искупил... ну, вот, нас с сестрой Господь за него и карает... Ах, как мне хочется умереть, успокоиться, как Анна, ни о чём не думать, ничего и никого не бояться!

Голос её оборвался в рыданиях, и, упав головой на подушки софы, на которую её усадили, она застонала от боли в сердце, вздрагивая всем телом.

— Дозвольте мне, ваше высочество, съездить к Нарышкину посоветоваться насчёт нашего горя, — сказала Мавра Егоровна, переждав, чтоб первый порыв отчаяния госпожи её утих немножко. — Нарышкин от самой императрицы может узнать...

— К императрице я сама поеду, — вскричала цесаревна, порывистым движением отрывая от подушек искажённое слезами и волнением лицо и срываясь с дивана. — Закладывать карету... Скорее! Скорее! Что же вы стоите? Бегите же, говорят вам... я хочу сейчас ехать, сейчас... дайте мне одеться, скорее, скорее! — повторяла она в исступлении от отчаяния.

Шувалова с испугом переглянулась с Ветловой.

— Сейчас, ваше высочество, дозвольте мне только узнать, где находится Алексей Яковлевич... вам надо знать, о чём просить императрицу, и если его сюда привезли...

— Ты можешь это узнать?

— Могу, ваше высочество, мать моя живёт у герцога, — объявила Лизавета очень почтительно, но с твёрдостью, которая повлияла на обезумевшую цесаревну лучше всяких просьб и увещаний.

— И ты скоро вернёшься?

— Очень скоро, но, ради Бога, успокойтесь. Всё зависит от вашего спокойствия, всё, и сама жизнь Алексея Яковлевича, — объявила Ветлова, опускаясь перед нею на колени и целуя её руки, в то время как Шувалова расшнуровывала её платье и смачивала ей виски холодной водой.

— Я успокоюсь... постараюсь... поезжай только скорее, — проговорила прерывающимся от внутренней дрожи голосом цесаревна.

— Пусть бы плакала: только слёзы и могут ей помочь, — сказала Лизавета Шуваловой, выходя из комнаты.

— Постараюсь отвлечь её мысли от него воспоминаниями про бедную её сестру, — заметила на это Шувалова.

Лизавета поспешно зашла в свою комнату, накинула длинный чёрный плащ, надела чёрную шляпу с вуалью и вышла из дворца через один из задних выходов.

День был морозный, и можно было пройти довольно благополучно, по застывшим комочкам грязи, до царского дворца, где тот, которого давно уж звали просто герцогом, не прибавляя к этому титулу ни имени с отчеством, ни фамилии, занимал роскошное помещение возле покоев императрицы.

Наступил вечер, и свет из окон дворца ложился ярким пятном на довольно обширное пространство площади, освещая охранявших его часовых и снующий мимо народ, и разукрашенный мраморными изваяниями подъезд, с болтающейся на нём придворной прислугой.

Осведомившись у одного из этих лакеев, как пройти к пани Стишинской, приближённой герцогини, Лизавета вошла через отдельный вход в просторную и светлую прихожую, из которой её провели по коридорам в комнаты резидентки супруги всемогущего временщика, где и оставили на попечение двух субреток-немок, из которых одна побежала докладывать о ней своей госпоже, а другая ввела её в комнату пани Стишинской.

Последняя не заставила себя долго ждать, и не прошло пяти минут, как голос её раздался* в соседнем коридоре, и дверь с шумом распахнулась.

— Цурка! Вот сюрприз! Не ждала я тебя так скоро... Понадобилась, верно, мамуся? Ну, говори, говори, — затараторила она, затворяя за собою дверь и сажая посетительницу в кресло подальше от этой двери.

— Нам надо знать, где содержится Шубин, в Москве или здесь? — проговорила отрывисто Лизавета холодеющими от волнения губами.

— Вот что! Вам нужно знать! А если я вам этого не могу сказать? — возразила Стишинская, с задором прищуриваясь на свою собеседницу.

Лизавета поднялась с места.

— В таком случае, — холодно вымолвила она, — мне только остаётся извиниться за беспокойство...

— Ты хочешь уйти?

— Мне здесь делать больше нечего.

— А знает цесаревна, что герцог наш к ней собирается с визитом? Сказала ты ей это?

— Позвольте и мне также не отвечать на ваши вопросы.

— А! Вот ты! Глупая, ведь я пошутила...

— Мне не до шуток сегодня, — сдержанно возразила Лизавета.

— Ну, ну, уж и рассердилась! Экая злая! И в кого ты такая уродилась, недотрога и упрямая! Садись, садись, успокойся, разве я могу в чём бы то ни было отказать моей цурке?.. Пойду разузнавать про то, что тебе нужно знать, а ты меня здесь подожди.

Отсутствие её длилось довольно долго, и, когда она наконец вернулась, лицо её было в багровых пятнах от волнения.

— Задала ты мне задачу, цурка! До сих пор опомниться не могу, так меня из-за тебя жучили, допытывали и всячески грозили, — проговорила она, опускаясь на стул против дочери. — Надо, как я, жить с немцами, чтоб узнать их подозрительность и предусмотрительность.

— Узнали вы, где Шубин? — прервала её излияния Лизавета, у которой сердце замирало при мысли о том, что переживает в эту минуту её госпожа.

— Обещали сказать, если твоя цесаревна согласится принять герцога и отнестись любезно к его предложению...

Лизавета поднялась с места.

— Никогда не позволю я себе предлагать такие условия моей госпоже и жалею, что понапрасну теряла время в надежде на вашу помощь, — сказала она, направляясь к двери.

— Ну вот, я так и знала, что ты мне так дерзко ответишь! — вскричала Стишинская, поспешая за нею и хватая её за руку. — Что же мне делать, если он только под этим условием согласился мне сказать, где держат вашего Шубина?

— Вы говорили с самим герцогом?

— С самим герцогом! Да ты с ума сошла, цурка! Чтоб такой гордый вельможа удостоил разговаривать с простой женщиной! Как видно, ты понятия не имеешь о герцоге Бироне! Я передала ему просьбу твоей цесаревны через воспитательницу его дочери, француженку, которую он так уважает, что дозволяет ей вступать с ним в разговоры... И она так же, как и я, советует твоей цесаревне не раздражать герцога и сделать