«Лиса» могут уйти к ней. Что ж, пускай. Он не обидится, не сочтет их уход предательством. В конце концов, театр держится не на лояльности труппы, а на яркости постановок и успехе у зрителя. Даже если все актеры уйдут к Углановой, он наберет будущих первокурсников, и с ним останется Костя Якорев. Якорев к Але не уйдет, если только его не потащит Марьяна. Но Марьяна не такая, она не интриганка, это на нее не похоже.

Вряд ли ректорат прикажет отказаться от «Лиса». Значит, нужно сочинить новую комедию, остроумнее и смешнее прежней. Тагерт поймал себя на том, что мрачнеет при мысли о будущей веселой комедии, как полководец накануне заведомо проигранной битвы.

•

Сбор справок и выписок занял две недели. Комиссия хотела получить полное досье на каждого кандидата с самого его рождения. В каких только углах города Тагерт не побывал за эти дни! Глухие дворы в глубине Михалковских переулков, проезд под стенами мертвого завода, рассеченного ржавыми рельсами железнодорожной ветки, тупик за гаражами рядом с Загородным шоссе.

Наконец с пухлой пачкой документов Тагерт приехал в жилищную комиссию на Сухаревскую. После часа ожидания в коридоре (по которому изредка проплывали чиновницы и чиновники, каждый из них обладал властью дать ему квартиру или отказать) он вошел в небольшой кабинет, где за столом сидела женщина лет пятидесяти с ярко накрашенными губами, в каске ровно залитых лаком светлых волос. Она долго проверяла документы (несколько раз сердце Тагерта падало при мысли, что какой-то справки недостает), затем, мельком взглянув на посетителя, сказала:

– Честно говоря, у нас полно семейных, многодетных кандидатов. Квартира на одного – не знаю. Всякое бывает, но не в первую очередь.

– Но вы примете документы? – упавшим голосом спросил Тагерт.

– Принять примем. А дальше – как решит комиссия.

Он силился настроить мысли на смирение («как будет, так будет»), но получалось плохо. Если даже сейчас, при помощи университета, не вырваться из коммуналки, потом уже не вырваться никогда. Конечно, квартиру могут получить и соседи – они-то полноценная семья. Хотя к тому времени Вадик подрастет, старшие переедут, а Вадика оставят здесь, чтобы комната не пропадала.

Сейчас Вадику четырнадцать. Возраст подростка-бунтаря. Против отца он бунтовать не решается, пока воюет с матерью, с Тагертом здоровается через раз. А когда-то был дружелюбным фантазером, единственным из соседей, кто относился к Тагерту с доверчивым интересом. По дороге от метро Сергей Генрихович невольно замечал, как много окон в обступающих его домах. Тысячи, миллионы людей заслужили право ходить по собственной квартире, читать на кухне, звать гостей, и только ему ни за одним из окон нет места.

Он открыл дверь в комнату, не разуваясь, поставил портфель на диван с потертой синей спинкой. И тотчас вспомнил, что собирался зайти в магазин, купить кофе, сыр: холодильник второй день пуст. Тагерт потянул ящик письменного стола. Здесь в разорванном портмоне хранились деньги. Портмоне зевнуло шелковистыми клетчатыми пазухами. Денег не было. Холодок пополз по затылку, шее, спине. До зарплаты дней десять, Сергей Генрихович отчетливо помнил, что у него оставалась тонкая стопка купюр, на которые можно свободно прожить пару недель. Он лихорадочно обшарил карманы, нашел сотенную бумажку и монет рублей на двадцать. Примерно половину того, что собирался потратить в магазине. Понимая, что поиски напрасны, панически открывал все ящики стола, вытряхнул портфель, проверял карманы других костюмов. По нулям!

Он глянул на дверь. В двери имелся замок, но Тагерт никогда не запирал комнату на ключ: казалось, так он унижает себя и соседей недоверием. Интеллигент-идиот! Куда делись деньги? Олег с Аленой ушли на работу раньше Тагерта, а ту сотенную бумажку, что сейчас лежала в кармане, он вынул из кошелька именно утром. Дома был только Вадик. Возможно, к нему забегал кто-нибудь из друзей.

Господи, это немыслимо. Что делать? Спросить прямо у Вадика? Сказать родителям? Обратиться в милицию? Деньги небольшие, пусть Тагерт собирался жить на них полторы недели. Как поступить? На что покупать еду? Взять в долг? Нет, долгов он не любит. Сдать букинистам что-то из не самых нужных книг?

В голове тяжело переваливалась тревога. Он запер комнату: надо дойти до магазина. Из соседских дверей показался Вадик и поздоровался с Тагертом. За секунду, когда их взгляды встретились, Сергей Генрихович пытался понять, виновен ли мальчик. Понять это оказалось невозможно: последний год лицо Вадика выглядело подозрительным ежедневно. Нажав кнопку лифта, Тагерт испытал облегчение: оставаться дома сейчас невыносимо.

Впервые за долгие годы, обходя стеллажи в продуктовом, он сознавал, что большая часть даже этого скромного ассортимента ему не по карману. Можно купить грамм триста самого простенького сыра, но на сколько удастся его растянуть? Или положиться на судьбу, купив пару пирожных? Совершая десятый круг по магазину, Тагерт медленно закипал гневом. Он злился не на Вадика, который, вероятно, его обокрал, не на Вадиковых родителей, а на самого себя. Оставляя день за днем дверь в комнату незапертой, по сути, он искушал подростка, притом настроенного враждебно. Мальчика, который в его возрасте и с его воспитанием постоянно пробует свои силы в борьбе с миром взрослых. Вероятно, он воевал бы с отцом, если бы не так боялся, но за невозможностью по-настоящему желанного бунта обращает силы на более легкие цели. И вот такому подростку Тагерт, по сути, бросил вызов, открыл ворота для посильного подвига. Запирай он дверь, сейчас не пришлось бы метаться в поисках решений – как ответить? как выжить? как смотреть в глаза вора и его родителей? Словно в наказание, Тагерт купил три кило гречки и бутылку подсолнечного масла: пожалуй, так можно перекантоваться до ближайшей получки.

Вечером, набравшись духу, он заговорил с соседом, закончившим ужин на кухне. Запинаясь, заменяя на ходу слишком жесткие слова, Сергей Генрихович сказал, что обнаружил пропажу денег и не знает даже, что думать.

– Ну а я тут причем? – пренебрежительно отвечал Олег, вороша между зубами обточенной спичкой.

– Утром деньги были на месте. Может, Вадик… Может, кто-то приходил к Вадику?

– Хочешь сказать, что мы твои деньги украли? – сосед выделил голосом слово «мы», подчеркивая оскорбительную нелепость такого предположения.

– Повторяю: утром деньги лежали в ящике стола. В квартире кто-то оставался.

– Нормально! – Олег повысил голос. – Значит, мой сын вор? И как докажешь, что у тебя вообще были эти деньги? Может, ты их сам пропил?

Тагерт отлично понимал, что сосед так не думает, но и вставать на сторону человека – давно и навсегда не нравящегося человека! – подозревающего его родного сына, не собирается. Тагерта трясло. Он вернулся в комнату, рухнул на диван, закрыл лицо, точно пытался руками загасить пылающий гнев и стыд. Идти в милицию? Украденная сумма, тысячи три, так скромна – вряд ли в милиции вообще захотят заводить дело. Но даже