— Будем надеяться, он сможет оправдаться, — сказала матушка Лёве, но убежденности в голосе не прозвучало.

Анна задумалась: случалось ли, чтобы в Англии обвиненные в ереси избегали костра?

За обедом она спросила сэра Уильяма Горинга, известны ли ему такие истории.

— Вы думаете о Мандевиле, мадам?

— Да, сэр Уильям.

— Насколько я понимаю, еретик может отречься от своих убеждений, но если впоследствии он к ним вернется, то костра ему не миновать. Я не слышал, чтобы Мандевиль прежде отрекался. Я вообще не догадывался, что он держится еретических взглядов.

— На Пасху он не получал Святого причастия, — вспомнил мистер Хорси. — Я тогда подумал, это немного странно.

— Он отрицал чудо пресуществления, — заметил Уаймонд Кэри, и все уставились на него. — Я слышал об этом при дворе.

«Да, — подумала Анна, — не иначе как ваш добрый приятель, герцог Саффолк, шепнул вам об этом». Она надеялась, что это не Кэри дал показания против Мандевиля. Но даже если он: спроси его напрямик — и доносчик без тени смущения ответит, что действовал в ее интересах, — и будет прав.

Анна не знала, что делать. Просить Генриха о снисхождении в таком серьезном деле она не смела, но не могла и оставить мысли о своем несчастном конюшем, томившемся в тюрьме без надежды на помощь.

Повеяло весной. Сады пробуждались к новой жизни, дул легкий ветерок, в воздухе носился запах свежескошенной травы. Однако Анну не трогала красота природы. Какая жестокость: все вокруг расцветает и поет, а она терзается страхами и не может ощутить никакой радости, без конца откладывая принятие самого трудного решения в своей жизни.

Приготовления к поездке продолжались. Анна одна гуляла в саду, ища умиротворения, которое облегчило бы смятение ее отчаявшейся души. Там и нашел ее Отто. При виде любимого на глаза Анны навернулись слезы.

— Что-нибудь случилось? — Он пытливо вглядывался ей в лицо.

— Случилось. Что-то очень плохое, — ответила она. — У меня будет ребенок.

Отто выглядел ошарашенным.

— Нет, этого не может быть. Я был осторожен…

— Да. Мне известны признаки. — Анна проглотила слезы. — Я уже была в такой ситуации и не могу поверить, что она повторяется.

— О Анна! Мне так жаль. — Он притянул ее к себе и погладил по волосам. — Как нам быть?

Анну обрадовало, что Отто сказал «нам».

— Я придумала план, — ответила она, отстраняясь. — Он может сработать. Во время поездки я выберу какой-нибудь из своих домов, расположенных в глуши. Как только мое положение начнет становиться заметным, я поселюсь там под каким-нибудь предлогом, потом скажусь больной и буду притворяться, пока не родится ребенок. Нужно посвятить в это дело матушку Лёве. Она помогала мне раньше, и хотя я знаю, что она рассердится и будет недовольна мной, но уверена, поможет и на этот раз.

— Если вы возьмете с собой только одну леди, начнутся разговоры, — заметил Отто, и его прекрасное лицо исказилось тревогой.

— Я возьму и других, но им не позволят заходить в комнату больной, чтобы не заразились. Видите, я все продумала. — Она через силу улыбнулась.

— А что могу сделать я? — спросил Отто.

Началась самая трудная часть беседы. Анна страшилась этого момента.

— Ничего. Никто не должен догадаться, что между нами что-то было. Если мой брат узнает, то потребует, чтобы нас отправили в Клеве для наказания, если сперва нас не накажет король Генрих. Отто, любимый, это должно закончиться. Мы не можем рисковать, что нас разоблачат. Хватит того, что придется скрывать, в каком я положении… — Голос ее оборвался, она больше не могла сдерживать поток слез.

— Нет! Анна, не делайте этого! — Отто снова попытался обнять ее, но она отступила назад с мольбой:

— Не прикасайтесь ко мне, или я откажусь от всех своих благих намерений. Мне так жаль…

— Это моя вина. — Он стукнул себя по лбу. — Боже, прости меня!

— Мы сделали это вместе, — напомнила ему Анна. — Я не виню вас. Но теперь нам нужно проститься. Это будет трудно, но мы должны проявить волю.

— Анна! — взывал к ней Отто. — Анна, прошу вас…

Но она уже уходила от него, заставляя себя не оглядываться.

— У королевы не будет ребенка, — сказала Кэтрин Бассет. — Сестра написала мне.

— Она выкинула? — спросила Анна.

Карета везла ее по иссушенной солнцем дороге к городу Льюису, следующей остановке на пути их следования.

— Нет, думаю, это был самообман. Король сильно расстроен.

«Бедная Кэтрин», — подумала Анна. Как ужасно, наверное, жить под гнетом необходимости произвести на свет сына для Генриха.

— Мне жаль их обоих, — сказала она.

К югу от Ричмонда они уже ездили. Анна осмотрела свои владения в Маресфилде и Алфристоне. Все, расположенные в Сассексе, увидеть было невозможно по причине их многочисленности. Она посетит больше мест в другой раз. Анна хотела получить общее впечатление о своей собственности и ближе познакомиться со страной, которая приняла ее. Путешествие отвлекало от тревожных мыслей о недавно принятом решении, но не ослабляло боли. Ей казалось, что погрузиться в более глубокую печаль просто невозможно.

Впереди, на возвышенности, показался Льюис. Сегодня Анне предстояло заночевать в Саутховере, у подножия холма, а завтра она посетит соседние поместья Ле-Хайд и Кингстон, после чего отправится в Дитчлинг.

Дом в Саутховере оказался очень милым: красивое деревянное здание, вокруг сады с цветами и плодовыми деревьями, по которым протекал ручей. Рядом с дорогой — небольшой заброшенный приорат. Арендаторы этих земель, мастер Фриман и его супруга, изо всех сил старались обеспечить Анне уют и комфорт, и после долгой тряски в карете по плохим дорогам она с удовольствием опустилась на скамью в зале с деревянным потолком, лежащим на сильно выступающих балках, и приняла кубок вина.

Через десять минут их догнал гонец в ливрее Анны. Мандевиль и еще двое были признаны виновными в ереси и сожжены на костре в Саутуарке. От этой новости Анну так затошнило, что она испугалась, как бы ей не потерять ребенка. Пока ее придворные и дамы охали и ахали, выражая потрясение, Анна заметила Отто: он сидел за соседним столом и смотрел на нее с глубочайшим сочувствием и тоской. Пришлось собрать все силы, чтобы сохранить контроль над собой. Как же ей хотелось найти утешение в его объятиях!

Анна извинилась и быстро ушла в приготовленный для нее главный покой, где ее вырвало, и она отдалась на попечение своих горничных. Отвлечься от мыслей об ужасных мучениях, которые претерпел Мандевиль, не удавалось; в сравнении с ними ее страдания казались такими незначительными. Все это было так ужасно, что у нее даже слезы иссякли. Утешало одно: ей самой сейчас ничто не угрожало.