Когда Анна пришла в себя, она лежала на турецком ковре перед погасшим очагом, рука Отто была у нее на груди. Он прижимался к ней всем телом, вглядывался ей в глаза.

Она вспомнила, что обещала девушкам скоро вернуться. О Боже, сколько сейчас времени?

Анна неохотно сняла с себя руку Отто и села.

— Анна?

— Я должна идти к себе. Мои девушки, наверное, недоумевают, куда я подевалась.

— Не хочу, чтобы вы уходили.

— Мне нужно.

Он сел рядом и нежно поцеловал ее:

— Спасибо вам. Я давно мечтал, что однажды, когда наши проблемы разрешатся, мы сможем снова быть вместе. Но такого не ожидал. Анна, вы очень много значите для меня.

— Как и вы для меня, Отто. Я и благодарна вам за то… — Голос ее затих, она почувствовала, что краснеет.

Он удержался и не получил своего удовольствия сполна, чтобы уберечь ее от последствий, и все же доставил ей удовольствие, которого она так жаждала все эти годы. И ощущения были лучше, намного лучше, чем те, что Анна помнила.

— Есть много больше путей, чем просто быть любовниками. — Отто улыбнулся и снова поцеловал ее.

Анна встала, оправила юбки и взяла со стола капор.

— Ваше кольцо до сих пор у меня, — сказала она ему.

— Вы хранили его все эти годы? — Отто был поражен.

— Я не могла забыть отца своего ребенка и человека, который научил меня любить, — прошептала Анна.

— Вы будете носить его теперь?

— Да, Отто, буду. — Она улыбнулась ему.

— Я увижу вас снова? — спросил он. — Можем мы…

— Да, — сказала Анна, и он обнял ее напоследок.

— Мы сделаем то, что пойдет на благо нашему сыну, — заверил ее Отто. — В субботу я отправлюсь в Золинген.

1540–1541 годы

Анна в упор смотрела на доктора Харста:

— Уверяю вас, я не жду ребенка! Откуда взялись эти слухи?

— По правде говоря, мадам, я не знаю, но двор бурлит ими. И люди считают, что отец — король.

— Что? Это возмутительно!

— Они придают большое значение его визиту сюда в августе. Некоторые утверждают, что вы оставались с ним наедине.

— Оставалась по желанию его величества. Кто я, чтобы перечить ему? Мы беседовали и играли в карты. Он говорил, как сильно любит королеву. Что я еще могу сказать?

— Мадам, говорят, король тревожится, потому что королева до сих пор не понесла, и — простите меня — утверждают, что вы страдали тошнотой, свойственной женщинам в положении. — Тон Харста был таким напряженным, что Анна подивилась: неужели он и правда верит этим слухам?

— Меня тошнило, но это из-за какой-то еды, и теперь мне лучше. Как смеют люди делать такие безосновательные выводы! И откуда они узнали, что я приболела?

— Некоторые из ваших слуг часто бывают при большом дворе. Им не завяжешь рты.

Анна задумалась, кто бы это мог быть таким болтливым? Ирония состояла в том, что ее обвиняли в грехе, которого она не совершала, а сама Анна все время боялась, как бы не открылся проступок, в котором бывшая королева действительно была повинна.

— Надеюсь, его величество тоже расспрашивают насчет этих слухов, — едко проговорила Анна. — Почему все отыгрываются на мне? Это несправедливо! Пусть он опровергнет сплетни!

— До такого король не снизойдет.

— А мог бы, если это затрагивает его честь — и мою! Надеюсь, что он это сделает. А пока, доктор Харст, мой брат будет рассчитывать на вас, чтобы вы защищали мою репутацию всеми средствами и при любой возможности.

— На кону стоит не одна только ваша репутация, мадам. Люди толкуют, что теперь король оставит королеву Екатерину и возьмет вас обратно.

— Чушь! — воскликнула Анна. — И если при вас кто-нибудь заведет разговор об этом, вы возражайте. Король так ярко демонстрирует свою привязанность к королеве, что никакой возврат к прошлому невозможен. — Она встала с кресла у очага, подошла к окну и посмотрела на расцвеченный осенними красками сад. — Думаю, я уеду в Блетчингли, или в Хивер, или даже в Рикмансворт. Не хочу, чтобы мои слуги шастали туда-сюда от одного двора к другому так легко, как могут делать это отсюда. Пусть эта дурная молва утихнет.

— Если вы уедете сейчас, мадам, это может только подхлестнуть слухи. Стоит вам удалиться от двора и уединиться в глуши, и люди могут прийти к неверным заключениям.

— Хорошо, я это обдумаю, — ответила расстроенная Анна. — Скажите мне, доктор Харст, вы верите, что я тут ни в чем не повинна?

— Да, мадам, я верю. — (Она с удовлетворением отметила, что посол говорил искренне.) — Простите, если я усомнился в вас. Поверьте, я сделаю все, что в моих силах, дабы развеять эти слухи.

Однажды серым и ветреным декабрьским днем Анна сидела в своих покоях в окружении придворных дам и очень обрадовалась, когда к ней неожиданно явился Отто. Он отсутствовал много недель, никаких вестей от него не было, и Анну охватило лихорадочное нетерпение; ей страшно хотелось узнать, какие вести он привез.

— Отто, дорогой кузен, какая радость, — сказала она, когда тот ей поклонился. — Надеюсь, ваша поездка прошла хорошо. Как дела у моего брата герцога?

Поймав искательный взгляд голубых глаз Отто, Анна прочла в нем память о том, что произошло между ними, и сердце ее радостно подскочило.

— Нам повезло с приливом, мадам, и мы очень быстро добрались от Зёйдерзе. У меня для вас много новостей. Некоторые из них предназначены только для ваших ушей.

Анна уловила намек.

— Дамы, прошу, оставьте нас. Мы с моим кузеном поговорим наедине. Фрэнсис, будьте добры, налейте нам вина перед уходом.

Они дождались, когда смолкнет вдали эхо последних шагов. Анна выставила вперед руку, но Отто пренебрег этим охранительным жестом, обнял ее и стал целовать в губы, долго и страстно. Она очень по нему соскучилась и до боли жаждала продолжения, но желание услышать об Иоганне пересиливало все, даже страсть к его отцу.

— Вы видели его? — нетерпеливо спросила Анна.

— Видел. — Отто улыбнулся. — Несколько раз говорил с ним и стал ему другом, как он сам сказал. Он милый мальчик и подает большие надежды. Анна, я увидел в нем нас обоих, но не так явно, чтобы другие могли догадаться. Шмидты — славные люди, дом у них чистый, и торговля отца процветает.

— Но счастлив ли он?

— Да, в том смысле, что не знает другой жизни. Я думаю, ему пошло бы на пользу более основательное образование, так как он умен и сообразителен не по возрасту.

Анна нервно крутила на пальцах кольца.

— Он любит Шмидтов?