– Это ты не понимаешь. Это будет не просто буря, а почти ураган. Ты не смотрел новости?

– Нет, – сказал он и зачем-то солгал, безо всякой причины (не считая того, что он сейчас злился на Люси): – У меня нет приема. Похоже, антенна накрылась.

– Эта буря будет сильнее обычного. Особенно на севере, у границы с Канадой. Именно там, где находишься ты, если ты вдруг не заметил. Ожидается повсеместное отключение электричества, из-за ветра…

– Хорошо, что я взял папину пишущую машинку…

– Дрю, ты дашь мне договорить? Хотя бы раз?

Он замолчал. У него раскалывалась голова, горло болело уже всерьез. В эти минуты ему очень не нравилась собственная жена. Он любил ее, да, и всегда будет любить, но не испытывал к ней симпатии. Сейчас она скажет «спасибо», подумал он.

– Спасибо, – сказала она. – Я знаю, что ты взял с собой пишущую машинку, но тебе придется сидеть при свечах и есть все холодным. Несколько дней. Может быть, дольше.

Можно готовить на дровяной печке, вертелось у него на языке, но он промолчал. Если начать возражать, спор перекинется на новую тему, Люси примется сокрушаться, что он никогда не воспринимает ее всерьез, и т.д., и т.п. Бесконечно.

– Наверное, можно готовить на дровяной печке, – сказала она чуть более рассудительным тоном. – Но если буря будет такой жуткой, как обещают… устойчивый штормовой ветер с порывами ураганной силы… то попадает много деревьев, дорогу завалит, и ты там застрянешь надолго.

Я все равно пока не собирался никуда уезжать, подумал Дрю, но опять промолчал.

– Я знаю, что ты собирался пробыть там две-три недели, – сказала Люси. – Но если дерево упадет прямо на дом, оно может пробить крышу. И если отключится электричество, то отключится и телефон, и ты останешься там совершенно один, отрезанный от всего мира! А вдруг с тобой что-то случится?

– Со мной ничего не случи…

– С тобой, может, и нет. А вдруг что-то случится с нами?

– Ты обо всем позаботишься, – сказал он. – Я бы не сорвался в лесную глушь, если бы не был уверен, что ты справишься без меня. И у тебя есть сестра, так что ты не одна. К тому же ты сама знаешь, что в прогнозах погоды любят преувеличить. Каждый умеренный снегопад превращают в бурю столетия. Все дело в рейтинге. Они и сейчас нагнетают. Точно тебе говорю.

– Спасибо за поучение, – сказала Люси ровным, бесцветным голосом. – Ты же знаешь, как я люблю эту твою снисходительную манеру.

Ну вот. Они все же коснулись больной темы, которой он так надеялся избежать. Особенно сейчас, когда у него болит горло, заложен нос и стреляет в ухе. Не говоря уже о голове, которая просто раскалывалась. Если он сейчас не проявит наивысшую дипломатичность, они с Люси погрязнут в старой доброй дискуссии (или лучше сказать «старой недоброй дискуссии»?) о правильных взглядах на жизнь. После чего пустятся в рассуждения – нет, она пустится в рассуждения – об ужасах патерналистского общества. На эту тему Люси могла говорить бесконечно.

– Хочешь знать, что я думаю, Дрю? Я думаю, что когда мужчина говорит женщине: «Ты сама знаешь», – а мужчины так говорят постоянно – и когда они так говорят, то подразумевают одно: «Я-то знаю, а ты слишком тупая, чтобы это понять. Поэтому я тебе разъясню».

Он вздохнул, но чуть не закашлялся и подавил вздох вместе с кашлем.

– Ты действительно хочешь поссориться?

– Дрю… мы уже ссоримся.

Его взбесил ее усталый тон, словно она говорила с тупым ребенком, не способным уразуметь даже самые элементарные вещи.

– Хорошо, тогда позволь, я тебе кое-что разъясню, Люси. Почти всю свою взрослую жизнь я пытался написать роман. Почему? Я не знаю. Но я знаю, что это недостающая часть моей жизни. Мне нужно его написать, и я сейчас именно этим и занимаюсь. Это важно. Действительно важно. А ты хочешь, чтобы я все бросил и мчался домой, рискуя сбить весь настрой.

– Этот роман так же важен, как я или дети?

– Конечно, нет. А что, обязательно надо выбирать?

– Мне кажется, ты уже выбрал.

Он рассмеялся, и смех перешел в кашель.

– Прямо выходит какая-то мелодрама.

Она не стала цепляться к его словам; у нее и так было к чему прицепиться.

– Дрю, ты как себя чувствуешь? Ты там не разболелся?

У него в голове явственно прозвучал голос костлявой девицы с гвоздем в нижней губе: «К врачу не пошел, типа надо быть мужиком, и в итоге свалился с воспалением легких».

– Нет, – сказал он. – Обыкновенная аллергия.

– Но ты хотя бы подумаешь о возвращении?

– Да.

Еще одна ложь. Он уже думал и все решил.

– Позвони вечером, ладно? Поговоришь с детьми.

– А можно будет поговорить и с тобой тоже? Если дам честное слово, что не стану тебя поучать?

Она рассмеялась. Точнее, усмехнулась, но все равно это был добрый знак.

– Договорились.

– Я люблю тебя, Люси.

– Я тебя тоже люблю, – сказала она, и когда он положил трубку, ему в голову пришла мысль – преподаватели английского языка называют подобные мысли «озарением», – что во время этого разговора ее чувства к нему, вероятно, были сродни его чувствам к ней. Она любила его, в этом он был уверен, но конкретно сегодня он ей очень не нравился.

В этом он тоже был уверен.

16

Согласно надписи на упаковке, в микстуре от простуды и кашля «Доктор Кинг» содержалось двадцать шесть процентов спирта. Но когда Дрю отхлебнул снадобья прямо из пузырька, у него заслезились глаза и начался серьезный приступ кашля. Производители явно занизили указанное содержание спирта – ровно настолько, чтобы в «Большом 90» их продукция не оказалась на одной полке с кофейным бренди, абрикосовым шнапсом и коричным виски. Зато нос прочистился на ура, и когда вечером Дрю разговаривал с Брендоном, сын не заметил ничего странного. А вот Стейси спросила, как он себя чувствует. Дрю сказал, что у него аллергия, и повторил ту же ложь, когда трубку взяла Люси. По крайней мере в тот вечер они обошлись без споров, хотя в голосе Люси сквозила стужа, хорошо знакомая Дрю.

На улице тоже похолодало. Бабье лето, похоже, закончилось. Дрю сильно знобило, и он развел в печке неслабый огонь. Подтащил папино кресло-качалку поближе, отхлебнул еще «Доктора Кинга» и уселся читать что-то из старых вещей Джона Макдональда. В краткой справке об авторе было сказано, что Макдональд написал шесть или семь десятков романов. У него явно не было трудностей с выбором слов и построением фраз, а под конец жизни он даже удостоился похвалы критиков. Повезло человеку.

Дрю прочел пару глав и отправился спать, надеясь, что завтра утром простуда отступит и что у него не будет похмелья после сиропа от кашля. Он спал беспокойно, ему снились не очень приятные сны. Наутро он их не помнил. Помнил только, что в одном из сновидений он оказался в каком-то длинном, кажущемся бесконечным коридоре, по обеим сторонам которого тянулись ряды дверей. Там, во сне, Дрю был уверен, что одна из этих дверей ведет к выходу, но какая – непонятно, и пока он решал, какую дверь выбрать, наступило утро, и он проснулся в холодной спальне, с переполненным мочевым пузырем и ломотой во всех суставах. Он кое-как встал и побрел в туалет, мысленно проклиная Роя Девитта и его засопливленную бандану.