Прямо сейчас.

А не потом.

И дежурный начальник сдался. Но только после того, как посовещался по телефону с начальником отдела по борьбе с насилием.

И вот теперь Йоксо Мирович сидит перед ними в помещении для допросов, и шрам над его бровью розовеет. Похоже, он ждет, пока Малин или Зак что-нибудь скажут, и смотрит в зеркало, разглядывая свое узкое лицо, словно кто-то другой, а не он, сидит в этой тесной комнате, загнанный сюда своими собственными поступками.

Малин тянется к магнитофону на столе, включает его, произносит:

– Тринадцатое мая две тысячи десятого года, шестнадцать десять. Допрос Йоксо Мировича по поводу взрыва в Линчёпинге седьмого мая и убийства Ханны Вигерё в университетской больнице Линчёпинга в ночь с девятого на десятое мая.

Она вынимает свой телефон, показывает видеозапись камеры наблюдения возле автобусного вокзала, и Йоксо Мирович улыбается, увидев свое лицо. Затем Малин показывает видео, снятое возле банка, и тут Йоксо Мирович уже не улыбается.

– На обеих записях – ты, нам это известно, – говорит Зак. – Так что тебе лучше всего признаться и рассказать нам, как все это взаимосвязано, окей?

Йоксо Мирович смотрит на них. Сначала на Зака, потом на Малин. Последняя пытается удержать его взгляд, понять, что она в нем видит, и ей удается что-то уловить. Это тихое отчаяние, то самое, которое испытывала она сама, когда Туве была в руках убийцы и она неслась в своем «Вольво» через леса, чтобы спасти ее. Отчаяние, которое прячется за внешним спокойствием. Когда известно, что паника смерти подобна.

«Ему чертовски хреново, – думает Малин. – И поделом ему – учитывая, что он совершил».

Но он суров. Если и впрямь сделал то, что говорят о нем слухи. Сотня ударов ножом, мошонка во рту у педофила…

С 2004 года он не прописан в Швеции, до этого жил в Гётеборге, а потом сообщил о переезде в Таиланд.

– Признайся нам, – говорит Малин. – Это лучшее, что ты можешь сделать. Ради себя самого.

– Не торопите меня. Я все расскажу.

Йоксо Мирович набирает в легкие воздуха и начинает свой рассказ, подавшись вперед к магнитофону, чтобы каждое слово было отчетливо слышно. Похоже, он старается отрешиться от эмоций – пусть язык и губы сделают свою работу, ведя события вперед. Он говорит с легким акцентом.

– Я живу – вернее сказать, жил – на Пхукете с двумя детьми. Именно туда, как вы наверняка знаете, я собирался лететь, когда меня задержали.

Мне казалось, я покончил со своей прошлой жизнью. Детям три и шесть лет, мальчик и девочка. Мальчика зовут Марко, девочку – Елена. Их матери нет в живых. Она погибла в вертолетной аварии, когда мальчику был всего год, так что я воспитываю их один.

Йоксо Мирович умолкает, снова набирает воздуха.

– Видели б вы моих детей, купающихся в бассейне на лужайке перед нашим домом в Пхукете… Они плавали там целыми днями. Видели б вы, как Марко впервые отважился сам прыгнуть с бортика в воду! А Елена! Она радовалась больше него.

Мирович собирается с силами, прежде чем продолжить деловым тоном:

– Накануне Нового года полтора года назад я познакомился с братьями Хенри и Леопольдом Куртзон в Шри Панва – идиллическом местечке, где я живу. Мы сошлись и довольно много общались. Они немного напоминали мне тех людей, с которыми я привык общаться раньше, так что у меня они вызывали нечто вроде ностальгии. Казалось, у нас много общего – в каком-то смысле…

– Продолжай, – говорит Малин.

– Я просто перевел дух, – отвечает Йоксо; глаза его пусты и холодны, но где-то в глубине таится мольба. – Полгода назад братья обратились ко мне и изложили свой план. Им было известно о моем прошлом – видимо, они считали меня человеком, способным на все. Возможно, они слышали разговоры о том, что я делал во время войны…

Они хотели, чтобы я убил парочку детей и их родителей в Швеции. Сказали, что им нужна помощь в этом деле и что я прекрасно подхожу для этой задачи. Я спросил, почему, по их мнению, я так хорошо подхожу, почему они считают, что я в состоянии такое совершить, и они ответили, что наводили обо мне справки. Тогда я сказал им, что покончил со своим преступным прошлым и что людей я никогда не убивал. Тем более детей.

Мирович делает паузу, смотрит на Малин и Зака, и его взгляд как бы говорит: «Я лишил жизни многих людей, вы это прекрасно знаете, и я это знаю».

– Они отказались рассказывать, почему хотели, чтобы я убил этих людей. Предложили мне два миллиона крон сразу и еще два, когда дело будет сделано. Я ответил отказом.

Внезапно в голосе Йоксо слышится раздражение. Словно всплыла наружу давно сдерживаемая ярость, и он сжимает кулаки так, что костяшки белеют, но потом разжимает их, словно осознав, что сейчас не может позволить себе впадать в ярость.

– И что же было дальше? – спрашивает Малин.

– Я послал их куда подальше.

– А потом?

– А потом в один из дней моих детей не оказалось на месте, когда я пришел забирать их после занятий в художественной школе неподалеку от нас, куда они иногда ходят. Несколько мужчин, выдавших себя за представителей Интерпола, пришли и забрали их, а сотрудники школы поверили им. Они оставили мне письмо.

Лампа под потолком мигает, на несколько секунд становится темно, а потом свет загорается снова, но уже не так ярко. У Малин возникает ощущение, что комната съежилась.

– Что было в письме? – спрашивает Зак.

– Они писали, что забрали моих детей и будут держать их в тайном месте. Что они убьют моих детей, если я не помогу им совершить те убийства. Что я должен следовать их инструкциям и сам предлагать свои варианты, как убрать ту шведскую семью.

– И ты не пошел в полицию.

– В тайскую полицию? Нет. Елена и Марко оказались в их власти. Я уже догадался, что речь идет о баснословных деньгах, – это единственная причина, по которой Куртзоны желали избавиться от этой семьи. Я понял, что, как бы ни поступил, пытаясь разыскать моих детей, они узнают об этом и убьют их.

Так что я перешел к делу. Неожиданно на моем счету появились два миллиона на расходы, переведенные из банка на Антигуа[18]. Я начал с папаши. Выстрелил ему в покрышки, он погиб, съехав с дороги и врезавшись в дерево, и никто из вас ничего не заподозрил.

С девочками все оказалось сложнее. Две шестилетние девочки не могут умереть так вот вдруг. Надо сказать, идею о взрыве у банка подали мне братья. Они позвонили мне и рассказали свой план: заложить мощную бомбу, несоразмерно мощную бомбу, перед банком, чтобы все выглядело так, словно семья случайно оказалась жертвой теракта.

Я сказал им, что они спятили. Пару месяцев назад они переслали мне запись, где мои дети плачут от страха, зовут меня, кричат, что их вот-вот съест варан, – плачут навзрыд.