– Отлично! – неожиданно воскликнул Шалай, снова привлекая наше внимание. – Я все никак не мог придумать болезнь для нашей красавицы, и Фродо подсказал замечательную идею!

– Я представляю всю ее «замечательность», – язвительно заметила эльфийка, бросив взгляд в сторону хоббита. – Особенно учитывая личность автора.

– Ты будешь изображать умалишенную!

Хоббит довольно захихикал.

– Чего ржешь?! – тут же окрысилась Эльнорда.

– Да я смеюсь над словами Шалая, – пояснил хихикающий хоббит.

– И что в них смешного?!

– Как что? Он же сказал «изображать»…

– Ну и что?!

– Да то, что тебе ничего не надо изображать.

Над нашей компанией сразу повисло напряженное молчание, в котором продолжающееся хихиканье Фродо звучало резким диссонансом. Тролль угрюмо засопел и, поднявшись с травы, мгновенно оказался рядом с эльфийкой.

– Так! – немедленно вмешался я в назревающий конфликт. – Оставим разборки собственных достоинств до возвращения в Замок. Тем более что при твоей внешности, Эльнорда, другого повода обратиться к Утесу ты все равно не отыщешь! Кто у нас будет Душегуб?

Шалай бросил короткий взгляд в сторону чуть напрягшегося тролля и уверенно произнес:

– Душегуб и будет Душегубом! Ему ничего не надо изображать, он и так достаточно экзотичен!

Тролль довольно хмыкнул и ничего к сказанному не прибавил.

– Крак, – воевода повернулся к единственному оставшемуся невредимым гвардейцу, – я видел, как ты изображал юродивого. Это вполне годится.

– Но мне нужна соответствующая одежка, – растерянно пожал плечами тот, оглядывая свой достаточно потрепанный мундир.

– Да, – согласился Шалай, – мундирчик твой придется еще порвать и попачкать.

Физиономия Крака выразила полное несогласие с предложением начальника, но спорить он не посмел.

– Теперь о наших спутниках, – с энтузиазмом продолжил воевода. – Тост достаточно обожжен, а то, что он без сознания, вообще отводит всякие подозрения. Конечно, хорошо бы было, если бы он еще бредил, но… А королева…

Шалай почтительно склонил голову перед спящей Киной и на секунду задумался.

– Если кто-то спросит, что с этой прекрасной девушкой, мы можем ответить, что она страдает текучей немочью. Я думаю, больше вопросов не последует.

– А что это за немочь такая? – поинтересовался Фродо.

– Это жуткое заболевание, иногда доползающее к нам с юга, где оно весьма распространено. У заболевшего текучей немочью могут неожиданно нарушиться функции какого-то одного органа. Лечить его бесполезно, потому что через некоторое время этот орган также неожиданно приходит в норму, но сразу же отказывает другой. Болезнь так и переползает с одной части тела на другую, пока заболевший не скончается.

– И эта болезнь заразная? – с некоторой дрожью спросил хоббит, переходя подальше от Кины.

– Какая тебе разница?! – вспылил Шалай. – Королева же здорова! Мы просто будем говорить, что она больна!

– Да, конечно, – пробормотал Фродо, опасливо косясь в сторону Кины. – Но я все-таки хотел бы знать симптомы столь экзотического заболевания.

– Вначале слабеет голова и пациент начинает маниакально заботиться о своем здоровье… – ехидно заметила Эльнорда. – А потом он уменьшается в росте, покрывается густым мехом и забивается в тесную грязную нору.

Фродо бросил в ее сторону свирепый взгляд, но, наткнувшись на молчаливо высящегося тролля, промолчал.

Шалай между тем еще раз оглядел Братство и пробормотал:

– Жаль, что у нас только две лошади… Надо бы безумную Эльнорду тоже устроить верхом.

– Я и пешком дойду! – гордо бросила эльфийка, расслышав размышления воеводы.

– Я думаю совсем не о твоих удобствах, – довольно резко ответил тот, – а о правдоподобности нашей легенды!

– А, – смутилась девчонка, – тогда конечно…

– По твоей… – начал я и тут же поправился. – По нашей легенде, и тебе лошадь не помешала бы, но придется обойтись тем, что есть. На лошадях поедут Кина и Тост, а остальным я сейчас займусь.

– В каком смысле – займусь? – не понял Шалай.

– Сейчас увидишь, – довольно хвастливо ответил я.

На самом деле мне пришло в голову, что я вполне могу соорудить подходящий морок, который скроет от чужих глаз наш истинный облик и представит каждого в соответствии с его легендой.

Очертив своим посохом большой круг, я ввел в него лошадей и предложил расположиться рядом с ними своих друзей. Затем, воткнув в середину круга посох, сам вышел из него. Закрыв глаза и полностью сосредоточившись, я принялся ткать пелену морока из имевшихся вокруг меня в изобилии сухих травинок, пылинок, старой пожелтевшей хвои и тому подобного мусора. Затем я скрепил получившееся покрывало воздухом и накинул его на стоявших в круге. Узел морока я поместил на посохе, после чего открыл глаза.

Им предстало неподражаемое зрелище!

Огромный сгорбившийся тролль и маленький мохнатый Фродо почти не изменились. Только физиономия хоббита потеряла свое добродушие, ощерившись злобной ухмылкой. Рядом с ними стоял дряхлый, худой старик с покрытым глубокими морщинами, изможденным лицом, голой, синеватого цвета головой и трясущимися руками. Один глаз у него горел какой-то неистовой надеждой, а другой поблескивал отвратительным бельмом.

Чуть в стороне стоял горбатый урод на костылях, разодетый в самые невообразимые лохмотья. Одна нога у него совершенно высохла и болталась внутри короткой штанины, как палка. Подпоясаны его лохмотья были довольно толстой ржавой цепью. Между этими персонажами деловито прохаживалась почти не изменившаяся Эльнорда. Правда, ее чудесные белокурые волосы были грязны и сбиты в какой-то колтун, а в огромных голубых глазах тлело нетерпеливое безумие.

Еще в моем круге находились две изможденные клячи, на одной из которых привычно восседала Кина, а на другой был привязан обожженный и кое-как забинтованный гвардеец.

В общем, наше Братство вполне соответствовало образу сборища физических и моральных уродов, имеющих полное право называть себя группой паломников, стремящихся к Утесу Исцеления.

Я выдернул свой посох из земли и произнес с легкой насмешкой:

– Ну что, убогие и ущербные, калики перехожие, паломнички, двинули через веселый город Ходжер к исцелению!

Я, пристально всмотревшись, еще мог разглядеть истинный облик своих друзей, а вот сами они, судя по их несколько ошарашенному виду, наблюдали только мой морок. Но когда я широким шагом двинулся в сторону города, они все, кроме древнего старца Шалая тронулись за мной. А вот Шалай что-то быстро, но очень невнятно забормотал. Мне пришлось остановиться и прислушаться. Оказывается, воевода пытался мне объяснить, что идти надо вдоль опушки леса до дороги и только там, по этой самой дороге, свернуть к городу. Я с трудом разобрал его речь, потому что, как оказалось, морок у меня получился не только зрительный, но и слуховой. Поскольку в новом облике несчастный воевода был напрочь лишен зубов, то и речь у него стала весьма невнятной.