– По-моему, виден край этой Пустыни…

Все Братство мгновенно оказалось рядом с ним, вопя на разные голоса одно слово – «ГДЕ?».

Тролль удивленно оглядел нас и мотнул головой вперед:

– Да вон…

Однако впереди по-прежнему не было ничего кроме линии касания чистого черного цвета Пустыни с чисто оранжевым цветом неба. Поняв, что мы ничего не видим, тролль молча пожал плечами, продолжая размеренно шагать вперед. Но его столь внезапное замечание пресекло все разговоры. Теперь мы все внимательно вглядывались в горизонт.

Однако только через несколько километров мы заметили, что между черным и оранжевым появился неясный зеленоватый мазок. Но и этот намек на окончание изнуряющего пути придал нам невиданные силы. Наши ноги, казалось, вполне самостоятельно стали переступать гораздо чаще.

Тефлоновая Пустыня действительно показала свой край!

Порой и самый отъявленный негодяй

способен на благородный поступок…

Если этот поступок позволяет

удовлетворить ему свой интерес…

Но благороден ли в этом случае поступок?

Еще через четыре часа мы увидели, что этот край возвышается над уровнем Пустыни метров на пять, но почти прямо против нас имелась узкая крутая тропа, вполне позволявшая, однако, не только нам самим взойти к темнеющему лесу, но и подняться нашим лошадям. Скоро мы взобрались на такой же узкий лужок, какой покинули двое суток назад. И перед нами снова стоял дубовый лес, вернее перелесок, поскольку за достаточно редкими стволами можно было разглядеть открытое пространство.

Шалай посмотрел в небо и, опустив удивленный взгляд, промолвил:

– Мы выбрались из Пустыни гораздо раньше, чем я рассчитывал. Может, нам пообедать и попробовать уже сегодня добраться до Ходжера?

Никаких возражений на это предложение не последовало, и после короткого обеда мы пересекли перелесок.

Перед нами открылось поросшее густой травой и невысокими издерганными кустами пространство, упиравшееся в далекие городские стены, казавшиеся серой пропыленной лентой, поставленной на ребро.

И тут Шалай резко остановил нашу компанию:

– А вот об этом я и не подумал!

– О чем? – переспросил я.

– Как мы пройдем городские ворота? Нас же сразу узнают! Не можем же мы пробиваться через весь город с боем?!

– Почему? – простодушно перебил его Душегуб.

– Потому что не пробьемся! – так же просто ответил Шалай. – Нас просто перестреляют из луков.

– Может, мне сходить на разведку? – как-то неуверенно предложил Фродо. В его голосе звучала явная надежда на то, что мы не позволим заниматься ему таким сумасбродством.

– Нет, – оправдал его надежды Шалай. – Я думаю, нам ни в коем случае нельзя разделяться. Если ты по какой-то причине не вернешься, мы просто не сможем отыскать тебя в городе. Надо придумать что-то другое…

И воевода задумался, нервно покусывая сорванную травинку.

Душегуб присел на траву и принялся пристально разглядывать далекие городские стены, Эльнорда нервно ходила вдоль опушки, а Фродо уселся поближе к троллю и изредка на него поглядывал в надежде, что тот поделится с ним своими наблюдениями. Гвардеец ходил меж ближних кустиков, собирая какие-то ягоды и поедая их с довольно брезгливой миной на физиономии.

Шалай стоял возле лошади, держась за повод и уставившись глазами в пространство. По всему было видно, что размышления у него тяжелые.

Так мы отдыхали минут двадцать, как вдруг воевода шлепнул себя по лбу, и его глаза снова приняли осмысленное выражение. Мы с надеждой обратили свои взоры на старикана.

– Как я сразу об этом не подумал?! – подверг себя для начала легкой самокритике Шалай, а уже затем перешел к сути: – Мы можем, как мне кажется, достаточно успешно, изобразить группу паломников, направляющихся к Утесу Исцеления. Сам Утес стоит несколько в стороне от Ходжера, на берегу реки, но паломники, как правило, проходят через город. Почему-то считается, что благодать Утеса распространяется только на тех, кто приходит к нему из Ходжера.

– Мы все поняли, – прервал я его, возможно длительные, объяснения. – Что нам надо сделать, чтобы превратиться в этих самых паломников?

– Я думаю, тебе, Гэндальф, вполне подойдет роль имаса группы.

Увидев, что я не совсем понимаю, о какой роли идет разговор и кто такой имас, Шалай пояснил:

– Имас – это глава группы, ее проводник и, как правило, единственный здоровый человек в группе.

– Это он-то единственный здоровый человек?! – тут же влез со своими сомнениями Фродо. – Он же только что бредил на непонятном языке! А если бред настигнет его на площадях и улицах Ходжера?!

– Тогда его примут за гранд-имаса! – удовлетворенно ответил Шалай.

– За кого? – не понял Фродо.

– За имаса, наделенного пророческими видениями. А таких очень мало, и они чрезвычайно популярны… И дороги!

– Хорошо, – сдался Фродо. – Если даже сбрендивший Гэндальф остается самым разумным и здоровым из Братства, какие роли ты подобрал для нас?

– Ну, со мной все ясно – я прибыл лечиться от старости. Мне надо только прикинуться несколько более дряхлым, но это не проблема. Тебе, – воевода кивнул хоббиту, – не надо притворяться больным, но ты должен быть более, что ли, озлобленным…

– Как?! – воскликнул Фродо. – Еще более?! Да быть еще злее, чем я есть на самом деле, просто невозможно!

Шалай усмехнулся, но спорить не стал:

– Значит, тебе надо ярче выказывать свое озлобление.

– А на какой почве? – деловито осведомился Фродо.

– На почве своего маленького роста.

– Что?! – тут же фальцетом заорал хоббит. – Каждая каланча, каждая водонапорная башня будет мне указывать, какого роста должен быть достойный хоббит?! Да это вы все переростки, перемерки!

– Вот-вот, – одобрил его вспышку Шалай. – Именно то, что требуется. Потому что ты идешь к Утесу за ростом…

– Как? – враз осевшим голосом невпопад спросил хоббит.

– За ростом, – подтвердил Шалай.

– И что, ваш Утес может мне прибавить росту?

Шалай пожал плечами:

– Бывали такие случаи, и довольно часто. Правда, не всегда, – поспешил он добавить. – Дело в том, что Утес сам решает, стоит ли исправлять погрешности тела. То есть он их исправляет, если считает, что недостатки, на которые указывает просящий, на самом деле погрешности.

– Эх, Фродо, – вмешалась в разговор Эльнорда. – Ты бы лучше не о росте своем думал, а о мозгах…

– А что мне о них думать? – с подозрением повернулся хоббит в ее сторону. – Мои мозги в полном порядке… в отличие от некоторых других.