Александр Гари родился утром на четыре недели раньше срока. Джин пришлось делать кесарево сечение. Отец ребенка приехал только через несколько дней. Евгения с первой же минуты всем сердцем полюбила малыша — именно она и будет его воспитывать. Евгения же дала ему второе имя — Диего, а мальчик всегда будет звать ее мамой. Находясь всё время рядом с Евгенией, первые слова малыш произнесет по-испански, и Джин придется хоть немного научиться говорить на этом языке, чтобы общаться с сыном.

Гари сообщил о рождении сына только Дине Павлович и Жаку Вимону, которым поручил позаботиться о ребенке в случае его смерти. Он признался, что беспокоится за будущее малыша, у которого до сих пор нет свидетельства о рождении: его мать еще не получила официально развода, а отец продолжал надеяться на то, что Лесли в итоге даст ему свободу. В ожидании перемен Диего отдали на попечение гувернантки. Жаку Вимону показалось, что Гари писал это письмо в состоянии алкогольного опьянения. Больше об этом эпизоде Гари никогда не упоминал.

Ромен Гари и Джин Сиберг вернулись в квартиру на рю дю Бак. Вскоре Ромен попросил свою двоюродную сестру подыскать в Ницце квартиру для Евгении, Мабель и Диего, где те прожили два месяца. Гари был готов покрыть все расходы. Когда Дина, пребывая в отчаянии после смерти мужа, послала ему полную тоски телеграмму, он немедленно отправил ей денежный перевод. Дине не удалось продолжить дело Павловича, и теперь ей нередко случалось оставаться без гроша, но не потому, что муж оставил ее без средств: просто в порыве великодушия она уступила всё свое наследство двум его детям от первого брака, которые жили в Англии, поставив тем самым собственных детей под удар. Дина была настолько щедра и беззаботна, что одаривала Мабель и Джин семейными драгоценностями. И это в то время, когда ее дети были предоставлены сами себе — у нее не было денег на их образование. Безутешная мать целыми днями читала английские романы, запивая чаем таблетки макситона — амфетаминного препарата, который самым негативным образом отражается на мозге. Когда ее навещал Ромен, они часами сидели на террасе кафе на улице Франс. Он молча, напряженно слушал русскую речь Дины, повествовавшей о несчастьях, и смотрел, как по ее лицу текут слезы. Но сделать для нее он мог только одно: снова и снова давать деньги.

Десятого декабря 1962 года Джин Сиберг согласилась дать интервью по телефону Кармен Тесье из журнала «Франс-Суар». «Я не могу выйти замуж за Ромена Гари, потому что он не разведен», — заявила она на вопрос журналистки о том, насколько обоснованны слухи, что они вот уже несколько лет живут вместе. «Мы до сих пор находимся в том же положении, что и три года назад… Если бы мы уже успели пожениться, не было бы никакого смысла скрываться, совсем наоборот».

Гари опасался, что Лесли, узнав о рождении сына, потребует увеличить ей денежное пособие. Джин в свою очередь не хотела, чтобы Маршаллтаун узнал, что она родила ребенка вне брака, и торопила Ромена. Его жена, несмотря на свое отчаяние, пошутила по этому в беседе с Элен Опно: In which case a divorce would hardly seem worthwhile[69]. Несколько дней спустя позвонив своей подруге из Рокбрюна, она призналась: For те life begins and ends with Romain[70]. Гари распространял тревожную информацию о собственном здоровье, хотя в действительности ему не делали никакой операции, Лесли, в свою очередь, на провокацию не поддалась. Более того, ее запросы увеличились. В письме от 7 декабря 1962 года Гари жалуется Сильвии Ажид, что супруга требует с него за развод «75 миллионов единовременно и плюс пятьсот тысяч ежемесячно»[71], ей необходима крупная сумма на покрытие расходов, связанных с болезнью престарелой матери, которой уже исполнилось 86 лет.

В конце августа, ужиная в «Пье де Кошон» в обществе супругов Опно, Гари рассказал им о последнем требовании Лесли, неизвестно, действительном или им самим придуманном: окончательно оставить дипломатическую службу, дабы ее соперница не могла выставляться на посольских приемах. Пока он говорил, Элен разглядывала Джин Сиберг и пришла к выводу, что та «стала проще». Когда Элен спросила ее, почему она так хочет выйти замуж за Ромена, Джин ответила: «Для моих родителей я хочу иметь детей. И не одного», — добавила она, когда Диего был еще только месяц.

Очевидно, что Ромен Гари тянул разрешение щекотливой ситуации с женитьбой не потому, что стремился защитить свою дипломатическую карьеру. В это время он находился в длительном отпуске и мог больше времени посвящать творчеству. С 17 августа 1961 года Гари официально находился в резерве, а по бумагам был командирован в секретариат министерства — ему просто дали какое-то время на размышление. В кадровой службе не имели ни малейшего намерения предлагать ему какое-либо назначение.

Его отстранение от дел сопровождалось большим повышением. Сначала Гари перевели в пятый эшелон, а позже, 29 июня, он был назначен советником первого класса. Кроме того, в декабре 1962 года, Ромен Гари стал кавалером ордена Почетного легиона.

Через полтора года после ухода с дипломатической службы Гари сделал попытку вернуться «в лоно церкви», как выражались в министерстве. Для этого он обратился к своему приятелю Вимону, давшему ему следующий ответ:

Возможно, в августе Гари получил от вооруженных сил Франции тайное задание, связанное с деятельностью Секретной вооруженной организации, OAC, по запросу генерала военно-воздушного флота Шарля Феврие, в прошлом также «Товарища освобождения», а теперь главы службы военной безопасности. До настоящего времени неизвестно, как в действительности обстояло дело. 24 января 1962 года Феврие выдал Ромену Гари разрешение на ношение оружия № 63 со следующей формулировкой: «Ромен Гари, капитан запаса военно-воздушных сил Франции (служба военной безопасности), имеет разрешение на ношение при штатском платье автоматического пистолета для исполнения возложенных на него особых обязанностей». Характеристики оружия: револьвер марки «Смит-и-Вессон», серийный номер 983, тридцать восьмой специальный калибр. Иными словами, речь шла о револьвере, который уже у Гари был.