Теперь же, в случае крайних обстоятельств, в которых волей случая он мог оказаться, он был готов обратиться к помощи милиции и отдать им собранные материалы. Пусть их немного, но все же они представляют какую-то ценность для них. И он был готов этой ценностью безвозмездно поделиться. Но вот вопрос, готовы ли они к этому?

Тянулись темные зимние дни, полные мороза, снега и ветра. Жизнь дома на Адельмановской шла своим чередом. Своим чередом шло и расследование. Леня постепенно узнавал адреса и имена людей, которые бывали там чаще других. Эти сведения аккуратно фиксировались и складывались в заветный конвертик, хранившийся в ящике под диваном.

Главное внимание он уделял главарю шайки, которого рядовые члены называли Быком. Бык появлялся в нехорошей квартире редко, только в экстренных случаях, когда туда привозили кого-нибудь из очередных жертв или боевиков враждебной «орешкам» казанской группировки, попавшихся на чужой территории или взятых во время вооруженных стычек. Потом пленных обменивали на своих или брали за них выкуп — шла настоящая война за передел сфер влияния.

Однажды со своей голубятни сыщик наблюдал, как привезли с завязанными глазами бомжа. Казалось, бандиты только что вынули его из канализационного колодца, где зимой бездомные греются возле теплосетей. Бомжу долго объясняли (сыщик все слышал через установленный под кроватью «жучок»), что и как он должен делать, что говорить и как себя вести, и пообещали ему миллион за то, что он сыграет роль предпринимателя, не отдавшего долг мафии. Играть он должен был перед настоящим предпринимателем, пока не пожелавшим иметь столь могущественных покровителей, как ореховские боевики.

Неизвестный бомж, которого бандиты называли Грызуном, блестяще исполнил свою небольшую роль. Его посадили на цепь в маленькой комнате, которая, очевидно, прежним жильцам служила детской, и бросили к ногам миску с едой. Весь его облик грязного и опустившегося человека, казалось, должен был служить доказательством того, как долго он находился в заточении и как его истязают. Вскоре привезли предпринимателя, которого надо было запугать до смерти. Его ввели, трясущегося от страха, под руки, как всегда, с завязанными глазами. Грызун, совершенно потерявший от своей бездомной жизни человеческое обличье и похожий больше на грязного зверя, чем на торговца, которого должен был изображать, воя, повалился на пол, стал ползать у ног Быка с душераздирающими криками: «Я все тебе заплачу, только отпусти! Все бери, только отпусти!»

Проштрафившийся бизнесмен, рыхлый человек в хорошем костюме, трясясь от страха, с трепетом взирал на грязное существо, истерически цепляющееся за ноги Быка, и, очевидно, живо представлял себя на его месте — на цепи и с миской протухшей еды. Будучи от ужаса в шоке, он пообещал расплатиться, и его увезли сразу после представления.

Актера же ждала участь пострашнее. Вместо обещанных денег ему влепили пулю в затылок, затолкали тело в машину и выкинули на обочину дороги, как это сделали и с Бобриком, и, наверное, со многими другими. Технология убийства у преступников была несложная, но отработанная до автоматизма.

Наблюдая почти театральное представление и последовавшее за ним убийство, Леня только поражался хладнокровию бандитов и укоренившейся в них привычке убивать. Эта привычка была выработана долгой практикой, и хорошая работа для бригады Быка заключалась в том, чтобы убрать жертву без шума, без криков, тихо, чисто и незаметно и так же быстро избавиться от трупа.

Весь процесс запугивания торговца и убийства Грызуна, честно отработавшего свои деньги, но так и не получившего их, Леня заснял на пленку. Переговоры бандитов тоже были записаны и приобщены к делу. Материалы уже не вмещались в один конверт, их количество постоянно росло, и столь же быстро рос ужас сыщика перед всем этим жестоким и беспощадным миром, всей масштабности которого он раньше не представлял.

Уставший до чертиков, измотанный непрерывными слежками, тяжелыми условиями работы и одиночеством, он уже не напоминал того щеголеватого молодого человека, который легко и как бы шутя влезал в самые невероятные передряги и благодаря своей везучести выходил из них непременно победителем. Сейчас он был худ, небрит, измучен, лицо на морозе обветрилось, глаза блестели лихорадочно, как у больного, сухие, потрескавшиеся губы кривила странная улыбка, и уже несколько раз его останавливали в метро для проверки документов — это был верный знак того, что ему необходимо остановиться, отдохнуть, почистить перышки, привести в порядок свои мысли и свою внешность.

Но идея фикс — найти Корейца и «завалить» его — так захватила все существо Соколовского, что он не мог оторваться от зрелища «своего» дома, как пьяница не может оторваться от бутылки. Он жаждал все новых и новых материалов, все новых и новых улик, он не мог остановиться и шел вперед, неуклонно приближаясь к незримой пропасти.

Событие, переполнившее чашу его терпения, произошло в среду днем, когда низкое зимнее солнце светило прямо в окна заброшенного дома. В этот день подручные Быка — Хамаз, щуплый верткий кавказец с острым взглядом черных, глубоко посаженных глаз, и Штырь, высокий детина с соломенными волосами и простоватым лицом, — привезли на машине десятилетнего мальчика в яркой красно-синей куртке и спортивной шапочке.

Сначала Леня подумал было, что это сын одного из «своих» и его, так сказать, папа приучает к жизни. Но по тому, как держался мальчик, стало понятно, что он здесь впервые среди чужих, враждебно настроенных людей. Он робко и удивленно смотрел по сторонам широко распахнутыми глазами (глаза ему не завязали, очевидно, сочли слишком юным, чтобы он смог запомнить дорогу и местоположение дома). Мальчишку вел, вцепившись цепкими пальцами в его локоть, Хамаз, бандит, который не рассуждал, не спрашивал, которому убивать было давно не в новинку, — он делал это сухо, без лишних вопросов и эмоций.

«Неужели…» — сжалось сердце у тайного наблюдателя на голубятне. Неужели его тоже привели, чтобы использовать в качестве оружия в своем деле? Для чего он им? Для давления на родителей-коммерсантов? Для киднеппинта — может, это сын какого-то влиятельного чиновника? Для выкупа?

Это было пока неизвестно. Леня отложил в сторону объектив. Хорошо, что он уловил момент, когда к дому подъехал автомобиль, и не пропустил важные кадры! Включив свой приемник, он поймал сигнал с «жучка» и стал вслушиваться в звуки заброшенной квартиры.

Как только хлопнула входная дверь, Хамаз коротко бросил пленнику (его голос легко было узнать по характерному восточному акценту):

— Здесь пока посидишь.

Мальчик тонким, звенящим от слез голосом спросил:

— А когда вы меня отвезете домой? Вы же сказали, что только покатаете на машине и обратно привезете. Дядя, я хочу домой!

— Сиди здесь! — прикрикнул Хамаз.

Солнце стояло еще высоко, и Леня был лишен возможности наблюдать то, что происходило непосредственно в квартире. Он только слушал разговоры и звуки, которые улавливал «жучок», и записывал их на диктофон.