Кью-Ки была права, дразня меня. Я позволил многим вещам выйти из-под контроля, и сейчас за это расплачивалась эта медсестра. По крайней мере, у нас был автопилот. Когда я впервые попал в Подразделение 42, основным методом, применявшимся здесь для исправления оступившихся граждан, была лоботомия. Во время стажировки мы с Леонардо множество раз выполняли эту процедуру. Сотрудники отдела «Пуб Ёк» хватали первых попавшихся субъектов и делали по полдюжины лоботомий подряд просто ради тренировки. Для этого нужен был всего лишь двадцатисантиметровый гвоздь. Мы клали субъекта на стол и садились ему на грудь. Стоявший рядом Леонардо фиксировал голову субъекта и большими пальцами рук удерживал его веки в открытом состоянии. Нужно было аккуратно, чтобы не поранить ничего лишнего, ввести гвоздь в верхнюю часть глазного яблока, двигая им до тех пор, пока он не упирался в кость под глазницей. Затем нужно было хорошенько ударить ладонью по шляпке гвоздя. Пробив глазницу, гвоздь свободно входил в мозг. Дальше все было просто: полностью вставить гвоздь, подвигать его влево-вправо и повторить ту же процедуру на другом глазу. Я вовсе не врач, но старался, чтобы мои движения были плавными и аккуратными, не резкими, как у сотрудников отдела «Пуб Ёк». Любая, даже самая деликатная работа, проделанная их сломанными руками, выглядела так, будто ее выполняли обезьяны. Я обнаружил, что при ярком свете лоботомия была наиболее гуманной, поскольку ослепленные светом субъекты не видели, чтó с ними происходит. Нам рассказывали о существовании колхозов, где работали бывшие осужденные, которым сделали лоботомию. После этой процедуры они уже ничего не помнили и могли только трудиться ради всеобщего блага. Но действительность оказалась совсем иной.

Однажды, буквально через месяц после того, как мне выдали форму, мы с Сержем ездили допрашивать охранника одного из таких колхозов и убедились, что работающий там коллектив оказался совсем не образцовым. Движения бывших заключенных были грубыми и отрывистыми. Они без конца возили граблями по одному и тому же участку и засыпали землей только что вскопанные ими же самими грядки. Их не волновало, одеты они или нет, они без стеснения могли при всех справить нужду в любой момент. Серж без конца рассуждал о том, какими медлительными и ленивыми были эти лоботомированные субъекты, не обращавшие никакого внимания на свистки, которые созывали их на работу, и о том, что они ни в коей мере не являли собой воплощение духа Чучхе. «Сегодня даже дети знают, что такое труд!» – восклицал он.

Но вялые лица этих умственно отсталых людей навсегда останутся в моей памяти, даже заспиртованные в банках младенцы из Музея научной славы кажутся более живыми. Та поездка открыла мне, сколь «неисправна» используемая нами система. И я знал, что однажды сыграю определенную роль в ее отладке. Затем у нас появился автопилот, разработанный учеными из подземного бункера, и я буквально ухватился за возможность испытать его на практике.

Автопилот – это настоящее произведение электронного искусства. Это не просто устройство для грубого применения электричества в ходе допросов, вроде автомобильных аккумуляторов, которыми пользуются сотрудники «Пуб Ёк». Автопилот работает в унисон с разумом, измеряя мозговые импульсы и реагируя на альфа-волны. У каждого сознания есть своя неповторимая электрическая подпись, и алгоритм автопилота учится читать этот сценарий. Представьте себе, что автоподстройка автопилота похожа на беседу с разумом, на танец с личностью человека. Да, вообразите карандаш и ластик, которые слились в прекрасном танце на листе бумаги. Кончик карандаша буквально брызжет экспрессией, выписывая загогулины, фигуры, слова и заполняя страницу, а ластик отмеряет, рассчитывает, движется вслед за шагами карандаша, оставляя за собой лишь пустоту. Следующий «припадок» карандаша, возможно, будет более интенсивным и отчаянным, но вместе с тем и более кратковременным. Ластик опять последует за ним. И так они продолжают двигаться в связке, личность и государство, сближаясь друг с другом до тех пор, пока карандаш и ластик не станут практически единым целым, с симпатией следуя друг за другом. Даже начерченная линия исчезает под ластиком, слова стираются до того, как появятся очертания букв и, в итоге, вокруг остается только белизна. У субъектов мужского пола от электричества случается сильная эрекция, поэтому я убежден, что полученные ими ощущения не так уж плохи. Я посмотрел на пустующее кресло рядом с креслом медсестры – чтобы наверстать упущенное время, мне, пожалуй, придется обрабатывать двух субъектов за раз.

Я вновь переключил свое внимание на медсестру. Цикл работы автопилота был в самом разгаре. От конвульсий ее халат вновь задрался. Я медлил, не торопясь поправлять его. Перед моими глазами возникло ее потайное гнездо. Я наклонился вперед и глубоко вдохнул, вдох – яркая вспышка – исходящий от нее запах озона. Затем я ослабил на ней ремни и выключил свет.

Когда Командир Га прибыл на место рукотворного Техаса, еще не рассеялась утренняя мгла. Неровный ландшафт окружало множество деревьев, поэтому смотровых вышек и зенитных управляемых ракет не было видно. Они размещались ниже по течению, и хотя реку Тэдонган не было видно, ее, разлившуюся и покрытую зеленью, можно было ощутить при каждом вдохе. Совсем недавно прошел дождь, ранний муссон с Желтого моря, и вся эта грязь, и плачущие каплями дождя ивы сильно отличались от пустынного Техаса.

Он припарковал «Мустанг» и вышел из машины. Никаких признаков присутствия свиты Великого Руководителя не наблюдалось. И только товарищ Бук сидел за закусочным столиком с картонной коробкой. Бук подозвал Га кивком головы, и тот увидел, что на перекладинах стола были вырезаны английские инициалы.

– Все до последней мелочи, – сказал он Буку.

Бук кивком указал на коробку.

– У меня для тебя сюрприз, – произнес он.

Командир Га взглянул на коробку, и ему вдруг показалось, что в ней находится какой-то предмет, некогда принадлежавший настоящему Командиру Га.

Он не мог угадать, был ли это пиджак или шляпа, и не знал, почему вещь эта оказалась у Бука, но почувствовал – то, что находилось в коробке, принадлежало его предшественнику, и когда он откроет коробку и коснется этой вещи, дотронется до нее и возьмет ее, настоящий Командир Га полностью завладеет им.

– Открой ее, – велел он Буку.

Товарищ Бук полез в коробку и достал оттуда пару черных ковбойских сапог.

Га взял их, повертел в руках – это была та самая пара, которую он выбрал в Техасе.

– Как тебе удалось отыскать их? – спросил он.

Бук не ответил, но на лице его появилась гордая ухмылка, как бы в подтверждение того, что он способен найти что угодно на этой Земле и доставить это что угодно в Пхеньян.

Га снял свои модельные туфли, остро ощутив в этот момент то, что они принадлежали его предшественнику. Они были ему несколько великоваты. Когда он сунул ноги в ковбойские сапоги, оказалось, что те подходят ему идеально. Бук взял одну из туфель Командира Га и стал рассматривать ее.

– Он всегда вел себя, как осел, со своей обувью, – заметил Бук. – Он заставлял меня доставать ее в Японии. Они должны были быть только из Японии!