улыбнулся. В конце долгой беседы он сказал: «Возможно, нам следует предписать это всем церквям в будущем».

В нашем проекте для Абу-Даби мы предложили, чтобы три сферы размещались над прудом, заполняющим весь участок в качестве отражающего бассейна. По проекту можно было спускаться в периметр пруда, как в индуистском водном храме. Три сферы должны были парить над водой и отражаться в воде – они казались невесомыми, нарушающими законы гравитации. В пространстве между тремя сферами, в центре, мы поместили центр для посетителей – представителей авраамических религий.

Прошли месяцы без всяких новостей о принятом решении. Меня это не слишком удивляло. В районе Персидского залива начались ожесточенные конфликты между Объединенными Арабскими Эмиратами, Ираном и Катаром; шейх был занят. Исходя из реакции генерального директора и сотрудников, мы полагали, что получим заказ. Увы! Мы в конце концов узнали, что был выбран проект ганского и британского архитектора Дэвида Аджайе. Несмотря на глубокое разочарование, я по-прежнему считал, что наш проект был одним из самых значимых и долговечных в моей жизни. Я смог выразить темы и мысли, которые давно требовали выражения. Я знаю, что идеи и концепции, воплощенные в этом проекте, в конце концов будут реализованы – где-нибудь, когда-нибудь.

* * *

Мой опыт работы архитектором в нескольких странах Ближнего Востока, связанный с проблемами мира и выражением человеческого духа, нарабатывался не в вакууме. Так или иначе, эти события отражали настоящую реальность жизни на местах. С годами мои представления о разрешении палестино-израильского конфликта изменились так же, как и реальные условия. Появились новые проблемы, требующие немедленного разрешения, и некоторые новые возможности. Бойкот Израилю со стороны всего арабского и мусульманского мира за прошедшие несколько лет ослаб. В то же время проблема палестинских беженцев остается нерешенной. «Арабская весна» прошла. Терроризм остается ежедневной угрозой. Мы перешли от мира, зависимого от ближневосточной нефти, к миру с меньшей зависимостью от нее. Израильское и палестинское общества эволюционировали и изменились. Палестино-израильские мирные переговоры теперь практически ни для кого не являются приоритетом.

Во времена наивной молодости я экспериментировал с проектами городов для палестинских беженцев на Западном берегу реки Иордан и в Египте, безусловно принимая концепцию благожелательной оккупации. После 1967 года, как и многие израильтяне, я стал считать решение о двух государствах способом разрешения как конфликта, так и вопроса об оккупации, – за счет основания государства Палестина на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа. После соглашений Осло-I и Осло-II в 1993 и 1995 годах и до убийства Рабина решение о двух государствах казалось приемлемым. Сейчас, в результате двадцатилетнего правления правого крыла в Израиле, соглашения Осло были нарушены, оккупация продолжилась и площадь поселений увеличилась. Палестинцы разделены и изолированы в несвязанных районах. Газу, находящуюся в блокаде Израиля, контролирует ХАМАС.

Комбинация этих событий изменила ход обсуждений. Некоторые люди по-прежнему стремятся к решению за счет создания двух государств. Другие теперь рассматривают вариант с какой-то формой одного государства, то есть израильтян и палестинцев в едином субъекте. У каждой из этих концепций есть свои сторонники и противники как среди левых, так и среди правых, как среди израильтян, так и среди палестинцев. Проблема, которая, по моему мнению, делает оба предложения нерабочими, заключается в невероятной асимметрии между Израилем и Палестиной в том, что касается власти, технологии и финансовых вливаний. Это привело меня к рассмотрению другого варианта, в котором могли бы сочетаться позитивные элементы из обоих подходов, – идее о едином федеративном государстве, имеющем общее управление в сфере безопасности, ресурсов, транспорта и международных отношений, но таком, в котором две национальные общины обладали бы индивидуальным контролем над многими «внутренними» вопросами – образование, система социального обслуживания населения, иммиграция и некоторые аспекты экономической жизни. Я не питаю иллюзий насчет того, что эта идея, которую я несколько лет назад изложил более подробно и направил своим знакомым в Израиле и в США, окажется образцом, который вдруг объединит все стороны. Я действительно считаю, что это обязанность людей доброй воли – постепенно, но неустанно решать проблему. Иногда можно достичь большего прогресса, чем ожидалось, и мосты могут быть возведены неожиданным способом. Я со своей стороны стремлюсь решать проблему через сам акт строительства.

С клиентом Даниэлем Хайме (крайний справа) и коллегами – Шоном Шенсором (стоит справа) и Полом Гроссом (стоит в центре) за просмотром проекта церкви с Хорхе Энрике Хименесом Карвахалем, в то время архиепископом Картахены, Колумбия

Несколько лет назад Би-би-си пригласила меня дать публичное интервью в прямом эфире, которое стало частью цикла передач об архитекторах, их работе и убеждениях. Среди публики было много палестинцев, и несколько человек задали мне прощупывающие вопросы о моей деятельности в Израиле. Я отвечал откровенно.

Самым удивительным вопросом оказался последний. Принимая во внимание мой опыт проектирования Яд Вашем, захотел бы я спроектировать палестинский музей, посвященный Накба? Арабское слово nakba означает «бедствие» или «катастрофа» и относится к войне 1948 года, когда сотни тысяч палестинцев бежали или были изгнаны из своих домов на территории, которая стала Государством Израиль. Я ответил, что, по моему мнению, проект, имеющий такое значение для палестинского народа, должен разрабатывать палестинский архитектор. Уточняющий вопрос был следующим: если бы меня пригласили работать вместе с палестинским архитектором над проектом музея Накба, принял бы я приглашение? Я ответил, что для меня это стало бы большой честью.

Послесловие

Во что я верю

Интерьер часовни, возведенной в честь выпускников 1959 г., Гарвардская школа бизнеса, Кембридж, Массачусетс

В самой архитектуре сокрыта тайна, точно так же как и в смысле жизни. Жизнь и архитектура тесно связаны, и принципы, которыми руководствуется архитектор, неотделимы от принципов, которыми он руководствуется как человек. Также их нельзя отделить от принципов, управляющих общественной жизнью, когда мы пытаемся отыскать справедливость и красоту.

Есть те, кто с этим не согласен. Я вспоминаю лозунг Филипа Джонсона, процитированный ранее: «Сегодня есть только одна абсолютная величина – это изменение. Не существует никаких правил и, несомненно, никакой уверенности ни в одном из искусств. Есть только одна прекрасная свобода». Мы видим результаты повсюду – эти «шутки для посвященных в общественных местах». Однако думать таким образом – строить таким образом – значит неверно понимать, в чем состоит обязанность и ответственность архитектора. На самом деле это отказ от такой обязанности.

Архитектура как искусство не сводится к одной только свободе выражения, не признающей никаких правил. Экспрессивная