В США — бывшая университетская левачка, которая работала пионервожатой в лагере Артек — стала заместителем Госсекретаря США, и одним из наиболее последовательных врагов России. В Германии — бывший левый террорист стал министром иностранных дел, и тоже последовательным врагом России. Осама бен Ладен напал на США — а теперь террористы ИГИЛ, по сути действуют в интересах США, воюя против России и Ирана. Мощь страны — не в том чтобы победить врага, а в том чтобы натравить его на других врагов. Мощь элиты страны — не в том чтобы победить внутренних врагов, а в том, чтобы перековать их, чтобы и они — работали на интересы страны. А здесь… банду геть, банду геть.

Смешные…

Впрочем, от них многого и не требуется. Чтобы выполнять приказы — не обязательно быть слишком умным, достаточно просто понимать язык, на котором они отдаются. В Грузии — уже созданы учебные заведения для элиты, где молодые грузины получают образование на английском языке. То же самое будет и здесь.

В горле пересохло.

Он поднял бокал, посмотрел вдаль, на высотку гостиницы в порту, потом его взгляд скользнул по набережной, лестнице…

И тут Вебба как будто ударило током. Не веря своим глазам, он смотрел перед собой, и казалось — не видел ничего.

Кабрал!

Он был тут. В паре десятков метров от него!

Вебб даже не подумал выхватить пистолет, который у него был. Он представлял себе, кто такой Клаус Мария Кабрал — и понимал, что даже если он начнет первым, шансов выжить у него немного. У него может быть прикрытие… а если и нет — попытка задержать его легко превратится в кровавую бойню в общественном месте. Если это действительно Кабрал — он не может не быть вооружен — и откроет огонь, не задумываясь.

Вместо этого он достал телефон.

— Мария… — преувеличенно бодрым голосом сказал он — давай, сделаем селфи, а то, как будто и в Одессе не были.

Мария — тонкие скулы, чаячьи брови вразлет — недоуменно посмотрела на него.

Он глазами как смог передал ей — делай, что я говорю.

— Хорошо… — недоуменно сказала она.

Они встали из-за стола, Вебб увлек ее к ограждению.

— За тобой, пятьдесят футов, у ограды — негромко сказал он — мужчина. Лет сорок пять, черная бейсболка. Сделай снимки.

Мария насторожилась.

— Кто они?

— Потом объясню. Только не засветись.

— Хорошо…

Они изобразили влюбленную парочку. Мария поставила зум на телефон, выверила положение объектива…

— Есть… он уходит.

— Пошли.

— Что происходит?!

Гоббс и Юхевич с удивлением смотрели на них.

— Оставайтесь здесь.

— Брендан, какого черта….

Вебб уже не слушал.

* * *

К счастью, человек, которого он опознал как Клауса Марию Кабрала, бывшего чилийского спецназовца и исполнителя ЦРУ — пошел пешком. Если бы он взял машину, слежка закончилась бы, не успев начаться.

— Я немного отстану, — прошептал Вебб в ухо Поплавской, обнимая ее, — смотри, не упусти его. Ты идешь за ним, я за тобой. Потом поменяемся.

— Я тоже хотела бы каких-то объяснений.

— Потом. Имей в виду, это профессионал.

Вебб отпустил Марию, свернул к ларьку. Он купит цветы. Засветится с цветами, потом выбросит. Обычно люди помнят самое яркое. Запомнят цветы…

* * *

— Слава Украине!.

— Героям Слава!.

— Слава нации!.

— Смерть ворогам!.

— Украина!.

— Понад усе!.

— Бандера! Шухевич! Герои народу! Они! Воевали! За нашу! Свободу!.

— Москалей! На ножи!.

— Коммуняку! На гиляку!.

Нехитрый набор лозунгов — бил по нервам…

Он плохо понимал сакральный смысл этих слов — но он хорошо понимал и собравшихся, и то какое будущее их ждет. И перед каким страшным выбором — поставлена эта страна, которая зачем-то отделилась от России, ради призрачного самостоятельного будущего. Речь — о выборе между плохим и плохим. Вот эти юные мальчики и девочки — эти цветы с колючками и шипами — это будущее нации. По-настоящему, без дураков. Проблема в том, что они — левые, левые инстинктивно[71]. В двадцать лет — тот кто не левый, у того нет сердца, в пятьдесят тот кто не правый, тот идиот. Столкновение отцов и детей, не раз гениально показанное русскими писателями на страницах своих книг — оно обусловлено именно этим. Но самое страшное начинается, когда столкновения перерастают уровень отдельных демонстраций и эпизодов и выходят на уровень межпоколенческой войне.

Он видел, что произошло в Чили. Там, изначально левый президент Альенде пытался объединить страну, но не мог, потому что нельзя впрячь в одну повозку лебедя, рака и щуку. Он был левым, но все время своего президентства смещался вправо и добился того, что левые перестали ему доверять, а правые — никогда бы ему не доверились. Еще за два года до военного переворота Пиночета — в стране началась гражданская война, и начали ее длинноволосые леваки, начитавшиеся Мао, Ленина и Троцкого. Они расстреливали богатеев — самым громким было убийство Суховича, но были и другие, устраивали акты саботажа на предприятиях… было то же самое, что было в России в самом начале века — волна террора с намерением подточить режим. В террор шли, в том числе девочки и мальчики из лучших семей страны… потому что верили в социальную справедливость и хотели осчастливить всех.

Но дальше произошло то, что не произошло в свое время в России — армия совершила переворот. Немалую роль в решении совершить переворот — сыграло знание того, что произошло в России — военные решили действовать. Это горящее идеалами поколение — было просто забито сапогами, запытано, расстреляно, изнасиловано. Он знал — от непосредственных участников переворота, которые учили и его жизни — что солдатам был отдан приказ действовать с максимальной жестокостью, чтобы запугать и сломать даже тех, кого потом выпустили. На дискотеке Венда Сексо — устроили пыточный центр, что было весьма показательно.

И вот, полвека спустя — Чили страна с самым большим ВВП на душу населения в Латинской Америке… только будущего у нее — по сути, и нет. Это мало кто понимает, но… нет. Общество — до сих пор разрушено и сломлено. Глухое противостояние продолжается до сих пор — только те кто живет в Чили — видят, с каким остервенением студенты атакуют полицию во время демонстраций, и с какой жестокостью полиция разгоняет незаконные митинги. Это при том, что режим — давно другой, а во главе страны — дочь бывшего узника хунты. Но примирения — нет. И смирения — нет. А тем более — прощения нет.