Не знаю, кому как, а мне почему-то кажется, что потерять разум намного страшнее, чем умереть. И очень может быть, что Вася думает примерно так же. Но тогда почему он готов рискнуть своим…

А, не важно. Сегодня обойдемся без героизма.

— Ну-ка, брэк! Разошлись по углам!

Взгляды в мою сторону они не обратили: пришлось выходить на линию огня.

— Никто ничего испытывать и проверять не будет. Ясно?

— Он у тебя страшный… — протянула девчонка.

— Ты даже не представляешь, насколько, — вздохнул Вася.

— Если я страшный, то слушайтесь!

— Да я и не против. Ни слышать, ни слушать. Хоть какое-то развлечение.

— А что, людей отправлять на тот свет скучно было?

— Хоть одного покойничка покажи сначала, а уж потом говори!

Опять они за свое… Два петуха на дворе. В битве за курятник. Вернее, петух и курица, но тут, пожалуй, никакой половой дискриминацией и не пахнет.

— Сейчас. Вы. Оба. Замолкнете. И умерите свой милитаристский пыл. Мы здесь все собрались не драться, а догова…

Вася мотнул головой:

— С ней невозможно договориться. Ни о чем. Поверь. С любым из ее племени.

— А ты пробовал? — оскалилась девчонка. — Или… Скольких моих сестер ты вообще видел?

— Живыми?

Ого. Оказывается, талант все портить — не моя исключительная прерогатива. У Васи он тоже имеется: от последнего вопроса-уточнения худышка вскочила на ноги и грозно растопырила пальцы, как будто собиралась ими кое-кого выпотрошить. Видимо, как тех крыс, останки которых сейчас тихо пованивали вокруг.

— Так смотри и запоминай! Это последнее, что ты увидишь!

Сейчас что-то случится. Нехорошее. Очень. Для них обоих.

Девчонке я не помеха. Васе? Скорее всего тоже: метать клинки ведь можно не только по прямой. Но если он не попадет в цель, это значит, что заканчивать дело придется…

Ага. Мне.

А вот фигушки!

— Ты обещала.

— Но он…

— Ты обещала мне, помнишь?

— И ты тоже.

Ну да. Пряничный домик. То есть дом с конфетами.

— Тебе никто ничего не сделает. Не бойся.

До нее было всего несколько шагов. И те, которые пришлись на пространство внутри заминированного периметра, девчонка сделала сама. А потом прильнула ко мне, но не обхватывая за пояс, а наоборот, переплетя руки на собственной груди и то ли зябко, то ли виновато ссутулившись.

Постояла немного, уткнувшись лбом мне в подмышку, и довольно буркнула:

— Ты теплый.

Наверное, даже горячий. По крайней мере, тянет раздеться. В смысле, скинуть к черту хотя бы несколько слоев одежды.

— Не поддавайся ей, Лерыч. Она куда опаснее, чем кажется с виду.

Девчонка подняла голову, хмуро и с чем-то вроде презрения цедя сквозь зубы:

— Чья бы корова мычала, имперский с…

Но не договорила. Осеклась, наткнувшись взглядом на угрожающе выставленный указательный палец.

— Еще одно лишнее слово, и ты останешься здесь навсегда.

— Да поняла уже, не тряси воздух.

Кажется, девчонка показала Васе язык. Впрочем, могу и ошибаться: четко я видел только ее макушку.

— Ты можешь убрать… Разминировать, в смысле?

— Я? Нет.

Печалька. Мне почему-то думалось, что мой лохматый друг способен на все на свете. Но раз уж так, придется искать другой…

— Это можно сделать только изнутри.

— Но ты знаешь как?

Он пожал плечами:

— Знаю принцип.

— Так объясни!

— На пальцах будет трудновато. Нужно действовать по схеме, а пока поле не работает…

Ясно. Ничего-то вы не можете без вашей светомузыки в воздухе.

— А нарисовать сможешь?

— Я, конечно, не Микеланджело…

— Главное, чтобы не Малевич. Тащи сюда что-нибудь подходящее и принимайся за работу!

— А что будешь делать ты?

— Ждать. Как всегда. Больше-то я ведь ни на что не способен.

В ответном взгляде Васи можно было прочитать все, кроме согласия с моими словами. Нет, не с приказом обзавестись этюдником. С последним откровением.

— И все-таки, я бы попросил тебя, на всякий случай, выйти из…

— Если он выйдет, никто не войдет, — отрезала девчонка.

Конечно, следовало бы ее допросить. Кто, откуда, зачем. И главное, с кем. Но это если действовать по-умному. А если по-простому…

Меня остановил вовсе не тот факт, что девчонка скорее всего отказалась бы от разговора по душам, пока мы ей не поможем. Нет, мне хотелось поскорее закончить всю эту бодягу и насладиться серой тишиной коридора, куда манило со страшной силой, и чем дальше, тем настойчивее.

Странно, что Вася не стал спорить. Только посмотрел на меня внимательно, что-то у себя в лохматой голове прикинул и умчался прочь. Мне б такую резвость! И в лучшие времена я особой прытью не страдал, а сейчас почему-то совсем замедлился. Апатия нахлынула. Полная. Правда, не депрессивная, как бывало когда-то, а умиротворенная. Но рук все равно не поднять. Даже пальцы на рукояти не разжать.

— Можно, я еще?

— Чего?

— Погреюсь?

— А здесь холодно?

Я-то не чувствую ничего похожего. Кажется, будто тело плавится, и только кожа мешает ему растечься во все стороны.

— Мне — да.

— Ну как скажешь. Я сяду, ладно?

Потому что в ногах правды нет. Тем более, когда они такие ватные.

— Все, можешь греться.

Она словно и в самом деле ждала разрешения: прижалась к моему боку только теперь.

— Только не колись сильно!

— Чем?

— Костями. Ты всегда такая тощая?

Девчонка задумалась, потирая виском мое плечо:

— Не знаю. А это важно?

— А мама твоя тоже была… худая?

— Не трогай маму. Плохая, хорошая — все равно другой нет.

— Да я не в этом смысле.

Ну почему так получается? Когда надо найти взаимопонимание по вопросам жизни и смерти, все само собой выходит. А чуть только попытаешься наладить отношения, нормальные и человеческие, начинается абзац. Полный.

— Не обращай внимания, ладно? Я вечно путаю слова.

— Потому что думаешь о чем-то своем. Вот как сейчас.

Да я вообще не думаю. Если не считать заманчивых мыслей о коридоре.