Люка-вер-Клитус сидел сбоку, под куском полотна, защищающим его от солнца, и смотрел, как Оверерс-кан-Сумор прохаживается перед сотней измазанных с ног до головы людей, большая часть которых сейчас напряженно глядела в землю. Опираясь на лопаты и кирки, задыхающиеся и грязные, они олицетворяли картину нужды и отчаянья. Кан-Сумор энергично размахивал руками, а его покрытое щетиной лицо налилось пурпуром. Слух гласил, что батюшка его был обедневшим меекханским дворянином, а мать происходила из одного из племен Великих степей, и, пожалуй, именно от нее он и унаследовал темперамент, поскольку продолжал, не выбирая слов:

— Но я уверен, он должен радоваться, что уже мертв и не имеет возможности увидать нечто такое, что Третья сраная рота сраного полка Волка осмеливается называть шанцами! Что это вообще, во имя поджаренных яиц Реагвира, такое?! Ваши отцы, трахая ваших матерей, наверняка думали о своих овцах, потому что как иначе объяснить, что я должен командовать стадом баранов?!

Он вскинул левую руку, показывая кожаный, окрашенный в желтый цвет карваш[1], охватывающий его предплечье.

— Видите? Кахель-сав-Кирху, кажется, решил, что не любит меня. Похоже, чем-то я ему не угодил, поскольку он решил, что после смерти Хамена я стану капитаном вашей банды. А потому вызвал меня лично, чтобы объявить об этом, и клянусь, морда его тогда была искривлена в по-настоящему зловещей ухмылке. Это случилось часа два назад, а потому я надеялся, что после возвращения застану тут нечто, что могло бы остановить пусть не целую армию, то по крайней мере банду безногих и безруких калек. Но это?!

Оверерс ткнул за возвышающуюся за спиной отряда призму земли, напоминавшую гигантскую коровью лепешку.

Третья рота продолжала смотреть в землю.

Люка вздохнул. Сам он участия в работе не принимал, поскольку в последней битве сперва получил чеканом в голову, а сразу после этого — обухом топора в плечо и теперь носил на лбу толстую повязку, а левую руку держал на перевязи. Зато мог прекрасно объяснить, что тут вообще случилось. Он начал вставать, чтобы закончить этот спектакль. В конце концов, у них была работа.

— Где Мафхус? — загремел новый капитан.

— Его вызвали к квартирмейстеру за доспехами и шлемами, — раздалось сзади. — Взял половину роты. Сразу после того, как ты… капитан, пошел в штаб.

Оверерс-кан-Сумор заморгал, пойманный врасплох.

— Э-э-э-э, тогда кто тут командовал, пока меня не было?

Тишина. Люка снова плюхнулся на землю. В этом-то все и дело.

Потом в стене солдат возникла щель, и отряд распался на две части. А между ними, по пояс в дыре в земле, показалась худая, перемазанная грязью по самую макушку фигура.

— Колесо?

Широкая ухмылка расколола маску засохшей грязи. Из-под нее виднелись куски обожженной красной кожи и обуглившихся волос. Но казалось, что девушка не обращает внимания на раны.

— Оверирс! — переврала она имя командира. — Мы копаем. Земля хорошая. — Колесо набрала горсть почвы в руку и сунула в рот. — Вкуссснотища.

Капитан повел по остальным взглядом. Ни один из нескольких десятков мужчин не пробовал посмотреть на него в ответ.

— Вы не пытались…

— Знаешь, что не получилось бы. — Бонмер-ове-Поск, один из самых старших солдат роты, наконец взглянул прямо на кан-Сумора. — Колесо снова навестили «они». Приказали ей быстро копать, а она приказала копать нам. Ты сам сказал, чтобы мы тогда не мешали ей и делали, что она велит. Фонмер пытался ее удержать, так Колесо сломала о его голову лопату. Нам пришлось его вон там положить.

Все глянули в сторону Люки, где лежал мужчина с перебинтованной головой.

— Ты ее не видел тогда, Оверерс. Вопила, ругалась и плакала попеременно, а мы махали лопатами, поскольку если кто-то переставал, то она напрыгивала на него с когтями.

Согласное ворчание подтвердило его слова. Колесо улыбнулась еще шире, показывая грязные зубы, и сунула в рот новую порцию земли.

Только что повышенный до командира Третьей роты Оверерс прикрыл глаза, а его челюсти минуту ходили из стороны в сторону, словно он жевал кусок старой конины.

— Она не может тут остаться. — Бонмер выглядел по-настоящему смущенным, но решительным. — Мы должны отослать ее в лагерь женщин и детей.

Часть отряда поддержала его. Меньшая часть.

Люка-вер-Клитус вскочил и двинулся в сторону солдат. Сразу же почувствовал головокружение — пришлось остановиться, тяжело дыша, и сражаться с волной тошноты. Но, проклятие, никто не посмеет отослать Колесо в тыл. Она была солдатом отряда и заслужила уважение.

Но, прежде чем он одолел половину дороги, думая, что не обиделся бы, помоги ему кто из негодников, Оверерс-кан-Сумор уже был около девушки, присев на краю дыры, которую она себе выкопала. А судя по состоянию рук и сломанных ногтей, выцарапала в земле. Капитан улыбнулся и ласково прикоснулся к ее голове, гладя по обожженной коже, а Колесо оскалилась еще шире. Ее левый глаз блеснул молочной белизной.

— Она, — начал медленно и тихо Оверерс-кан-Сумор, — солдат взвода разведчиков полка Волка. И у нее на счету побольше проклятых богами хозяев и их солдат, чем у любого из нас. Включая меня. Ты ведь видел ее в Ночь Огня, Бонмер?

Ночь Огня. Так в невольничьей армии называли нападение гегхийцев несколько дней назад. Полк Волка был первым полком, который пошел в контратаку, но заплатили они за это высокую цену, потеряв до четверти состава. Погибло много опытных солдат, особенно в первые часы сражения, когда командиры стояли в первых рядах, чтобы своим примером справиться с хаосом и паникой. Потому сейчас меняли структуру командования, и даже простые десятники получали красные, желтые или — невероятное дело — зеленые карваши, те, что цветами своими отсылали к званиям меекханской армии.

Люка знал, что Колесо была в первых рядах всю ночь. Мелькала во тьме, как злобный мстительный дух леса. И сражалась. Сперва копьем и саблей, потом, когда потеряла их, ножами, а в конце битвы бегала между деревьями со сломанной рукоятью секиры в одной руке и с камнем — в другой, покрытая смесью пыли, крови и пепла, вопя и убивая каждого гегхийского солдата, который попадался ей на пути.

Особенно яростно преследовала чародеев, словно ее тянуло к Силе, бушующей вокруг них.

Так ее и нашли после битвы, рядом с тремя трупами, в волдырях и со следами огня, что вырвался из-под контроля. Маги, что использовали слишком много аспектированных чар, а потому погибли быстрой, хотя вовсе не ласковой смертью, — а Колесо заплатила за это обожженным слева лицом, закрытым бельмом глазом, волосами, спаленными до корней, и коллекцией ран, которой не устыдился бы и ветеран многих войн.

И кое-чем еще. С того времени совершенно исчезла девушка, с которой можно было поговорить и которую лишь время от времени навещали «они». Люке казалось, что теперь эти «они» стоят вокруг нее днем и ночью, а сама Колесо — откатилась до того дня, когда ее вытягивали из рудника.