что ничего не вижу, оглядел окрестность и внезапно кинулся на незваного гостя. Тот вскочил, бросился наутек, но я его поймал, сбил с ног и прижал к земле. В лунном свете я увидел озлобленную физиономию Элиезера.

– Как?! – воскликнул я. – Ты шпионишь за мной?

– Нет! Это ты меня преследуешь.

Я ослабил хватку. Мы встали на ноги. Потирая бока, он подозрительно спросил меня:

– Почему ты следишь за Аврамом?

– Я знаю, что он страдает.

– Я знаю, отчего он страдает, – вздохнул Элиезер, – но никогда этого не скажу.

У него было доброе имя и честное лицо. Все говорило о его надежности. Однако я уточнил его намерения:

– Элиезер, если Авраму так и не удалось бы произвести потомство, ты должен был бы ему наследовать?

– Он предлагал мне.

– После рождения двоих его сыновей ты теряешь эту возможность.

– Вот и хорошо, мне это не нужно.

– Ах вот как! Однако Измаил исчезает, и ты сопровождаешь его в пустыню, а Аврам после вчерашнего разговора с тобой тащит в пустыню Исаака. Ты оба раза оказываешься участником этих событий. Ты создаешь вокруг себя пустоту, и она тебя очень устраивает. Ты хочешь перехватить власть.

Элиезер возмущенно вскинулся:

– Ты рассуждаешь как житель Бавеля, Нарам-Син! Мне довольно править моим родом. Я все время твердил об этом Авраму. Клянусь тебе, что, случись с Аврамом или Исааком несчастье, я тотчас отыщу Измаила.

В его лице и голосе было столько праведного пыла, что я ему поверил. Мы немного поговорили, оставляя свои секреты при себе. Я попросил его держаться подальше от меня, чтобы Аврам нас не заметил. Он отошел на сотню шагов и улегся спать.

Путь длился еще день и ночь. Мы шли под ярко-голубым небом меж камней и бесплодных бугров. Пустыня делилась с нами лишь одиночеством и тишиной. Я не слышал даже хруста гравия под ногами, звук шагов утопал в песке. Мне казалось, что я невероятно далек от всего. Там и сям иссыхали клочья порыжелой травы, заблудшей и умирающей от жажды. Единственным признаком жизни были тучи мух, роящихся над трупами животных. Бог Аврама посеял повсюду лишь камни. Я все хуже переносил эту пустыню и эту пустынную дорогу.

Исаак много плакал. Это меня тревожило. Не важно, сыном какого отца он был и из чьей утробы вышел, – мне было невыносимо, когда с ребенком плохо обращались. Тем более я боялся худшего… Аврам был все еще зол. Он был уязвлен и оскорблен и продолжал так и эдак мусолить неотвязные мысли, обман Сары и Бога не давал ему покоя. Я боялся, что этот пылкий человек, безмерно любивший Исаака, теперь будет столь же страстно его ненавидеть.

На третье утро он остановился; мы пришли. Он подступил к бесплодной крутой горе и стал на нее карабкаться. Под сверкающим небом без единого облачка еле виднелась тропа. На склоне, изъеденном ветрами, не было ни клочка травы, за который можно уцепиться, земля казалась предельно обнаженной. Ближе к вершине гора, будто присмирев, образовала плато, окаймленное несколькими пустотами. В одну из них Аврам и вошел. Посреди каверны находилась скала, плоская как столешница, вся в бурых подтеках, вокруг белели скелеты животных; то был жертвенник.

Я замер, укрывшись за выступом. Раздался орлиный клекот, взрывной свист повторился многократным зловещим эхом.

Аврам положил ребенка на камень, вынул нож. Впился взором в зенит. Бросил небу вызов.

Понимая, что он намерен сделать непоправимое, я метнулся, чтобы схватить его за руку. Меня повалили наземь, сзади вынырнула рука и заткнула мне рот. Элиезер не позволил мне вмешаться. Я пытался вывернуться, но тот лишь сильнее придавил меня.

Аврам вскинул руку и стал дерзить своему Богу. Ребенок успокоился, засмеялся, засучил ручками и ножками – он был в безопасности, с любимым отцом.

Аврам ошарашенно смотрел в слепящий зенит, потом склонил голову и взглянул на младенца. Исаак улыбнулся ему. Аврам машинально улыбнулся в ответ. Между ними проскочила искра, будто натянулась упругая нить.

Нож выпал из руки Аврама и скользнул вдоль его спины. Рука Аврама все еще недвижно висела в воздухе. Он заплакал. На его губах расцветала улыбка, постепенно заполняя все лицо.

Ребенок перестал верещать и всхлипнул, будто спрашивая: «Что происходит?» Аврам наклонился к нему и взял на руки.

– Любовь моя…

Его прекрасные чувственные губы прикоснулись к детскому лбу.

– Сын мой…

Аврам прижал его к груди.

Удивленный не меньше меня, Элиезер ослабил хватку, скатился с меня, лег рядом, и мы вместе наблюдали за развитием событий.

Вдоволь нацеловавшись и нашептавшись с младенцем, Аврам накормил его, уложил в затененное место под жертвенник и выпрямился, озираясь.

Вдруг он рванулся, с необычайной прытью и ловкостью кинулся на козла, уныло ощипывавшего чахлый кустик, и уложил его одним ударом. Втащил его на жертвенник и зарезал в соответствии с ритуалом жертвоприношения. Отказавшись от убийства сына, он не тронул и козленка, но умертвил его родителя – козла. Не убивал ли он тем самым дурного отца? Самца с чисто животным началом?

Перемигнувшись, мы с Элиезером решили, что самое время нам объявиться. Перепачканный кровью Аврам почему-то не удивился и радостно нас приветствовал:

– Как я счастлив видеть вас! Мой Бог вразумил меня!

На обратном пути Аврам с восторгом рассказывал нам о своем Боге. Пусть никто не слышал его голоса и не ведал о его местоположении, Аврам снова обращался к нему посреди пустыни. Во время действа, которое мы наблюдали, Аврам получил от Бога важное послание.

– Я не могу сообщить вам его, ведь Бог не использует слова. Я должен его перевести на человечий язык. Дайте мне немного времени. Что-то во мне требовало принести ребенка в жертву, но что-то другое, надо мной, отвергло жертвоприношение. Во мне говорила досада. Надо мной говорил Бог.

В последний день пути, в жидкой тени старой пальмы я сознался Элиезеру и Авраму, что подслушал их разговор в шатре. Это их не слишком удивило, и я отважился продолжить:

– Исаак не только не твой сын, Аврам: он не сын Сары. Она тебе солгала, но не обманула тебя. Дитя было зачато и выношено в другом чреве. В сговоре с царицей Кубабой она разыграла беременность и роды. Как они провернули эту хитрость?

– Мне безразлично как, – возразил Аврам, – но интересно зачем. И у меня есть ответ. Это я подтолкнул Сару к подлогу, я вынудил ее обмануть меня, я без конца твердил ей, что мой Бог возвестил мне рождение ребенка, и она не осмелилась ослушаться. Под каким тяжким гнетом она оказалась!