места, прежде так чаровавшие и даже пьянившие меня, теперь причиняли боль и дискомфорт, имя которому я не мог подобрать. Царица Кубаба двигалась с усилием, на сей раз непритворным; суставы были измучены возрастом, мышцы ослабли от сидячей жизни. Авраам и его двенадцать помощников неторопливо брели, окружив государыню, – думаю, из почтения к ней они нарочно замедляли шаг. Неожиданно весь кортеж втянулся в потайную дверцу. Несколько ступеней подвели нас к зверинцу Нимрода. Справа за оградой паслись зебры, слева за рвом стояли слоны. Мы двигались по проходу между бесчисленных бронзовых клеток, в которых томились львы и тигры, пантеры и обезьяны. В глубине мутного бассейна, отделенного решеткой от заводи с дремавшими крокодилами, притаились два гиппопотама. Нас мутило от сложного густого запаха, смеси навоза и разлагающейся плоти. К моему удивлению, вместе с нами просочился и Роко; он старался не привлекать внимания и боролся с любопытством, которое обычно при виде зверья заставляло его лаять; он трусил на мягких лапах, пригнувшись и не позволяя себе приглядываться и принюхиваться, – казалось, он чувствовал не столько пленников, сколько плен. Его поведение дало мне ключ к моему недугу: Бавель насиловал! Бавель мучил животных: если Нимроду и вздумается изредка глянуть на тигра, неужели зверь должен в угоду тирану терять свободу, семью и родную саванну? Бавель осквернял растения: отсекал травам головы лишь для того, чтобы получить гладкую поляну, рубил ветки орешника ради перспективы, принуждал пальмы расти в тесноте, ограничивал простор липе, уродовал подвешенную к шпалере фиалковую глицинию, истязал розовый куст, заставляя его обвивать столб. Бавель поганил даже неживую материю: сушил и обжигал глину, превращая ее в кирпичи; извлекал из источников смолу, чтобы склеивать и уплотнять; воровал на отмелях песок, чтобы штукатурить фасады; даже роскошные глянцевые эмали он крошил в багровую выжженную пыль. Царила лишь искусственность, торжествовало лишь насилие. Бавель процветал за счет гибели всего, к чему прикасался.

По лабиринту тайных переходов мы дошли до дворца. Нас выстроили на плацу, сопровождавших нас солдат сменили стражники, и мы стали ждать. Я узнал извращенный вкус Нимрода: оставить нас в унизительном томлении, разжечь в нас желание его лицезреть, хотя мы его ненавидели.

Царица Кубаба, измученная непривычной нагрузкой и жарой, задыхалась. Нам надлежало стоять, но она уселась на камни мостовой. Я сделал ей предупредительный знак, но она шепнула:

– Не волнуйся, дорогуша. С моим-то росточком никто не поймет, сижу я или стою.

Она притянула меня к себе и прошелестела мне в ухо:

– Потерпим. Монстр силен, но одинок. Хуннува бежит с табличками к десятку моих детей, а те напишут своим отпрыскам. Как только все они узнают, что случилось, они выступят против монстра, и соотношение сил изменится в нашу пользу. У тирана будет меньше войска, чем у моих союзников, и ему придется освободить нас и наш народ.

Она икнула.

– Я всегда правила брюхом, дорогуша! С помощью брюха я и царицей стала – да хранит Забаба моего покойного супруга, – я и сеть своих сторонников сплела брюхом. Десяток отпрысков! Отменное капиталовложение! Я опросталась десятком младенцев, оно того стоило – я говорю о родах, а не о том, что им предшествовало, этого у меня было куда больше… Ах, что за глупые разговоры. Так о чем я? Да, мои детки. Десять. Не все так уж удачны, некоторые взяли от матери лишь внешность, а от отца – только куриные мозги! Старшая дочь – та собрала лучшее: прелестна, как ее папаша, и хитра, как мать; отличный набор. Я так завидовала ей, дорогуша, что превратила свою ревность в гордость. Да! Она должна была родиться моей дочерью, чтобы мне не пришлось ее проклинать… К чему все это? Династия! Чем больше у тебя потомков, тем меньше тебе нужно солдат. Этого-то бавельский монстр не просек. Когда он набрасывается на придурковатых отпрысков блестящего отца, он делает страшную глупость. Даже если отцовский ум не передался сыну, семья остается в силе, сохраняются связи, которые обеспечивают мир и гармонию. Мир, гармония? Монстр думает, что это пустые слова или названия экзотических животных. Забаба свидетель, я совсем разболталась… Зачем? Ах да! Объясни все это вашему красавчику с бородкой, посоветуй этому хмурому типу не слишком любезничать с Нимродом. У Барбарама, кажется, скверный характер.

Я украдкой подобрался к Аврааму и описал ему положение дел. На мгновение я заметил в небе крапчатые переливы, разноцветный вихрь в сопровождении шелеста перьев и пронзительных криков, и все исчезло. Эта тайная радуга взметнулась над женским флигелем. Или мне привиделось? От жажды померещилось?

На возвышении внезапно возник самодовольный Нимрод. Он разглядывал иудейских вождей с наслаждением, которое многократно возросло, когда его взгляд отыскал Кубабу. Ну а я, величина ничтожная, заслуживал лишь мимолетной искры презрения, тотчас погасшей, – так тиран обозначил забвение откровенностей, коими он некогда меня удостоил.

Он спустился, приблизился к царице и склонился над ней:

– Моя дорогая Кубаба, наконец-то! Я уж и не надеялся увидеть тебя в Бавеле.

– Я тоже, Нимрод, даже в самых страшных снах.

Он делано усмехнулся:

– Не знаю, почему я так долго топтался на месте, прежде чем завоевать Киш? Может, потому что я так тебя люблю… Ну а теперь что же мне с тобой делать?

– Ах, не беспокойся, я умираю, тем более после этого жуткого путешествия.

– Умираешь? Да ты уже не один десяток лет умираешь!

– Как и все мы, Нимрод. Смерть – это единственное, в чем мы уверены.

Затем Кубаба оставила жалобный тон и жестко проговорила, яростно глядя тирану в глаза:

– Взгляни на меня, Нимрод. Я не умираю, я мертва. Почему? Ты взял мой народ в плен и держишь его в неволе. Я жила лишь ради него, ради его счастья и благоденствия. Украв его у меня, ты лишил меня смысла жизни.

– Ты проиграла, Кубаба.

– Я проиграла, но что выиграл ты?

Вопрос смутил тирана; его спесь мигом улетучилась, и он не нашелся, что ответить. Задетый за живое, он отошел в сторону и обратился к иудейским вождям.

– Который из вас зовется Авраамом?

Тот вышел вперед и воскликнул звучным бронзовым голосом, внушавшим уважение:

– Где Сарра? Где моя жена?

Нимрод встал перед ним и смерил его взглядом. Несмотря на высокий рост, доспехи и стремление внушать трепет, он казался смешным и нелепым рядом с Авраамом: тот был подтянут и сосредоточен, его сила исходила от благородства облика и величия души. Мудрая зрелость бросала вызов человеческой несостоятельности. Несмотря на свое тщеславие, Нимрод это почуял.

– Ты и есть их вождь?

– Был.