Она пошла на этот обман ради меня. Она ввела меня в заблуждение, но не насмеялась надо мной.

– Ты ее отвергнешь?

– Она исполнила волю Господа: дала мне ребенка. Я никогда ее за это не упрекну. И Исаака тоже.

Он схватил меня за руку и заглянул мне в глаза.

– Гора в пустыне меня спасла. Подле жертвенника я стал отцом, Нарам-Син, я наконец стал отцом. Я стал думать об Исааке больше, чем о себе. Я ощутил его полное доверие и осознал, что нет на свете дара дороже. Да, теперь я отец, и нет в этом ни голоса крови, ни желания обладать, ни эгоизма[75].

На подходе к нашему стойбищу мы тотчас заметили Сару. Уже не один день смертельно встревоженная, она не знала, что случилось с ее мужем и ребенком, и вышла навстречу шедшим издалека путникам. Опередив ее, ко мне кинулся мохнатый шар: Роко праздновал возвращение хозяина. Узнав нас, Сара застыла. Ощутив облегчение, она лишилась сил. Аврам с Исааком на руках радостно побежал ей навстречу.

– Прости, моя госпожа, что мы ушли, не предупредив тебя. Но мы к тебе вернулись.

Сара не могла уловить, что стоит за этими словами, но понимала главное: Аврам жив, Исаак жив, и они вернулись к ней.

Аврам протянул ей младенца:

– Я люблю тебя, Сара. Я люблю Исаака. Вот наш ребенок.

Последнее замечание встревожило чуткую Сару. Раз Аврам это подчеркнул, значит у него были сомнения. Она расстроилась, и в ее зеленых глазах вспыхнул страх.

Аврам отдал ей ребенка и стал беседовать с помощниками, которые подходили один за другим; я тем временем шепнул ей на ухо:

– Он знает все.

– Что?

– Знает, что это не твой сын. И не его.

Нура задрожала, как лист на ветру.

* * *

Аврам вернулся к пастухам одухотворенный; он вынашивал многие нововведения. В седьмой день недели на поляне, окаймленной кряжем, он созвал всеобщее собрание. Рельеф этого места служил естественным резонаторным ящиком, и оратор, занявший удачное положение, был слышен всем. Сошлись сотни пастухов с семьями. Аврам, в окружении двенадцати помощников, объявил, какие предстоят новшества.

Прежде всего, он меняет свое имя и имя супруги: отныне Аврам будет зваться Авраамом, а Сара – Саррой. Нура вздрогнула и прижала пальцы к губам. Я стоял среди кочевников и восхищался мудростью этого вождя. На древнееврейском Авраам означало «отец толпы», «отец множества», а позднее стало пониматься как «отец народа», «отец многих народов». Это изменение утверждало пересмотр своей роли: Авраам отныне не родитель ребенка, но ответственный за группы людей. Его отцовство возносилось из физического в духовный план и определяло покровительство над огромной семьей, сообществом людей, которые будут считать себя братьями и сестрами. Я хорошо понимал и чувства Нуры: имя Сара понималось как «моя госпожа», а Сарра – как «госпожа». Сколь многое было этим сказано… Авраам давал ей понять, что отныне он ей не хозяин и она принадлежит народу. Он тонко намекал ей на свое открытие, что Исаак не их сын, и предлагал решение: их союз занимает более высокую ступень. Он отвергал генеалогию крови и выдвигал генеалогию власти. Переводя Сару из ранга «моей госпожи» в ранг «госпожи», он присваивал ей более высокий статус. Она услышала эту весть и с нежностью взглянула на мужа. Таким крещением этот отчаянно добрый человек возрождал их супружество: Авраам и Сарра уходили от неудачи, постигшей Аврама и Сару, и вступали в новую жизнь[76].

Открытие Авраама, что он не отец ребенка, поначалу ранило его, а затем освободило; я догадался об этом, слушая его речь. Избавившись от условностей, он стал набирать высоту. Он перешагнул кровное родство и озаботился другим, непостижимым родством, которое связывало его с Богом и делало его подопечных Божьими чадами.

Он совершил и другой решительный шаг: посоветовал двенадцати кланам сплотиться теснее, прибегнув к обрезанию. По толпе людей пробежал трепет. Я тоже был ошеломлен. Удалять крайнюю плоть, покушаться на телесную цельность, вторгаться в интимную сферу… Людей охватило отвращение. Я предположил, что они от Авраама отшатнутся.

Но они слушали, затаив дыхание.

Сначала он привлек на свою сторону пастухов. Если женщины теряют кровь во время месячных, разве мужчинам не надлежит тоже немного покровоточить? Раз жизнь требует крови и страдания, с чего бы мужчинам от этого уклоняться? Тем более что, по словам Авраама, обрезанный член становится более чистым и стойким; более чистым, поскольку дурные запахи больше не скрываются во влажной полости, более стойким, поскольку головка становится менее чувствительной и требуется больше времени для достижения столь же сильного удовольствия, и, стало быть, женщина получает для этого добавочное время.

Наконец, он поведал пастухам свою сокровенную мечту. Бог шепнул ему: «Иди к себе»[77]. Авраам из этого заключил, что человеку недостаточно умения ходить на задних конечностях и произносить слова: нужно устремлять глаза к небу и заботиться об улучшении общинной жизни. Разделенные радость и горе объединяют сообщество. Радость пастухи уже знали; горе им было неведомо. Их народ выбрал мир и не узнал ужаса битвы, военных увечий, гибели товарищей. Такие цари, как Нимрод, признавали лишь этот образ действия и успешно его применяли. Авраам имел представление о цене пролитой крови и не желал, чтобы она текла рекой: пусть она прольется лишь однажды. Вот почему он превозносил обрезание.

Мужчина передаст эту рану сыну, и так будет из поколения в поколение. Этим шрамом отец будет родниться с сыном, внуком и всеми потомками. Родство сознательно впишется в плоть, одолевая превратности и несчастья.

– Передаваемое по завещанию составляет наследство. Люди расточают свою кровь, но не всегда об этом задумываются. Но передают ли они принадлежность? С помощью обрезания будет передаваться закон прародителя. Этот важнейший ритуал восстанавливает связь ребенка со своим единственным истинным создателем: Богом!

Тут я лучше уразумел, что же произошло на горе в пустыне, на каменном столе. Аврам принес искупительную жертву. Он умертвил свое плотское отцовство, дабы получить доступ к высшему родству. Истинным отцом, родившим Исаака, был не безвестный житель Киша – то был Бог! Таким образом вождь побуждал каждого еврея стать отпрыском Бога. Обрезанием крайней плоти он основывает родословное древо, которое будет исчисляться от него, хоть он и не станет ничьим биологическим отцом.

Элиезер встал и запротестовал:

– Ты хочешь нас пометить, как сами мы метим овец?

– Ты прав, я не хочу вас терять. Бог тем более.

– Не лучше ли сделать татуировку?

– Татуировка сотрется. Бог сочтет ее шуткой.

– Но, Авраам, если природа дала нам крайнюю плоть,