А. М.) считали его (Хан-мелика. — А. М.) покорным им, он же тайком послал к султану Джалал ад-Дину (сказать): «Пусть султан будет на привале в Перване (город к северу от Кабула. — А. М.), чтобы я присоединился (там) к нему».

Многочисленному сборищу (тюрков) канлыйцев, которые находились в тех пределах, он послал точно такое же уведомление, зовя их к вышеупомянутому месту. И сам внезапно выступил согласно этому решению.

(Когда Шигихутуг) от караульного отряда получил известие, что Хан-мелик выступил с подчиненными и приверженцами к султану Джалал ад-Дину, он пустился в погоню за ним, настиг его, и был удобный случай напасть на него, но из осторожности (Шигихутуг) остановился до раннего утра, чтобы сразиться, когда станет светлее»[1161].

Этого было достаточно, чтобы многоопытный хан-Мелик ушел от преследователей и пополнил ряды армии Джалал ад-Дина. А вскоре многочисленное войско молодого султана, взяв в кольцо отряд Шигихутуга, нанесло ему серьезный урон.

«Когда известие об этом дошло до Чингисхана, он, несмотря на то что крайне опечалился, (ничем) не обнаружил (своего состояния) и соизволил сказать: «Кутуку (Шигихутуг. — А. М.) привык быть всегда победоносным и побеждающим и еще никогда не испытал жестокости судьбы. Теперь, когда он испытал ее, он будет осторожнее, у него приобретется опытность, и он получит (надлежащее) знание о (военных) положениях»»[1162].

* * *

Очевидно, подобными мыслями-биликами, приходившими ему в голову в ходе боевого похода армии Чингисхана на запад, ее главнокомандующий не раз делился со своими соратниками; его назидательные рассказы, наставления и заветы-билики, несомненно, использовались как в воспитании монгольских воинов, так и в кадровой политике, проводимой в монгольской армии[1163].

О необходимости проявлять осторожность и осмотрительность в смутную пору говорится в билике Чингисхана, посвященном одному из его соратников Даргай Ухе: «В смутах должно поступать так, как поступил Даргай Уха. Он ехал в смутную пору от стойбища племени хатагин, с ним было два нукера. Издали они увидали двух всадников. Нукеры сказали: «Нас три человека, а их два: наедем на них». Он сказал: «Как мы их увидели, так точно и они, должно быть, нас увидели, и потому теперь не следует нападать».

Ударив лошадь плетью, он ускакал. После оказалось точно и истинно, что один из тех двух незнакомых всадников был Тимур-Уха из племени татар; около пятисот человек из своих нукеров он посадил в ущелье, устроив засаду, а сам показался, чтобы, когда три наших всадника напали бы на него, обратиться в бегство, достичь условленного места и с помощью нукеров схватить их.

Так как Даргай Уха понял вражеский замысел, он бежал и соединился с двадцатью другими нукерами, которые ожидали его поблизости, и всех увел в безопасное место. Смысл сказанного в том, что во всех делах необходима осмотрительность»[1164].

В другом билике Чингисхан, разобрав достоинства и недостатки своего военачальника Есун-Бая, приходит к важным выводам о том, кому «подобает и не подобает начальствовать войском»: «Нет героя, подобного Есун-Баю, нет в военном деле искуснее его человека. Однако так как он не знает усталости от тягости похода, не чувствует ни жажды, ни голода, то и других людей из нукеров и воинов, которые будут вместе с ним, всех считает подобными себе в перенесении трудностей, а они не имеют такой же силы и твердости к перенесению трудностей военного похода. По этой причине не подобает ему начальствовать войском. Подобает начальствовать войском тому, кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет с этим положение других, идет в дороге с расчетом и не допустит, чтобы войско испытывало голод и жажду, а скот отощал»[1165].

Из этого билика следует, что Великий монгольский хан «требовал, чтобы военачальники были внимательны к нуждам подчиненных, чтобы переходы были умеренны, и чтобы силы людей и лошадей сберегались»[1166]. В противном случае, какими бы качествами и достоинствами эти военачальники ни обладали, им, как считал Чингисхан, «не подобает начальствовать войском». Ибо испытывающим голод, находящимся на последнем издыхании их подчиненным никогда не одолеть врага.

Следующими двумя биликами Чингисхан хотел передать своим соратникам, простым воинам глубокую веру в силу и вспомоществование Всевышнего Тэнгри, укрепить в них веру в правоту совершаемых ими деяний:

«Мы отправляемся на охоту и убиваем много изюбрей; мы отправляемся на войну и убиваем много врагов. Когда Всевышний Тэнгри указывает нам путь и так облегчается дело, нам не следует важничать и забывать об этом.

Еще он сказал: «Старшие военачальники и все воины, подобно тому, как, занимаясь охотой, отличают имена свои, должны установить каждый имя свое и военный клич и когда выступают на войну. И пусть они всегда, моля усердно Всевышнего Тэнгри, со смиренным сердцем желают достичь благоденствия в любой из сторон света»»[1167].

По мнению Н. С. Трубецкого, эта попытка Чингисхана своеобразного «тэнгрианского воцерковле́ния» своих воинов была связана с тем, что, «будучи лично человеком глубоко религиозным, постоянно ощущая свою личную связь с божеством (Всевышним Тэнгри. — А. М.), Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в своих подчиненных. Чтобы бесстрашно и беспрекословно исполнять свой долг, человек должен твердо, не теоретически, а интуитивно, всем своим существом верить в то, что его личная судьба, точно так же как и судьба других людей и всего мира, находится в руках высшего, бесконечно высокого и не подлежащего критике существа; а таким существом может быть только Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.), а не человек… И проникнутый этим сознанием Чингисхан считал ценными для своего государства только людей искренне, внутренне религиозных»[1168].

В следующем билике Чингисхан затронул вопрос боевой подготовки своих воинов: «Подобно тому, как купцы наши, привозящие парчовые одежды и хорошие вещи в надежде барыша, становятся чрезвычайно опытны в тех товарах и материях, и командиры армейские также должны хорошо обучать мальчиков стрельбе из лука и езде на конях, упражнять их в этих делах и делать их столь же сильными и храбрыми, как опытны купцы в искусствах, которыми владеют»[1169].

Чингисхан в этом билике сравнивает своих армейских командиров, которые обучают своих подчиненных военному искусству, с «чрезвычайно опытными в товарах и материях» купцами. Если вспомнить, что Чингисхан пребывал тогда в стране сартаульцев (купцов, торгашей), это его сравнение покажется вполне уместным и логичным.

* * *

Как мне представляется, после того как к Чингисхану «прибыли Шигихутуг и бывшие с ним эмиры вместе с тем войском, которое уцелело, будучи рассеяно (воинством султана Джалал ад-Дина. — А. М.)», главной темой для его тогдашних нелегких размышлений, несомненно, стала подготовка