молчал, наверное, с минуту, рассматривая меня так, словно видел впервые в жизни. Его губ коснулась улыбка.

– Ты совершенно очаровательна, когда ревнуешь к Веронике. Она тоже дико ревновала к тебе. Даже когда не знала твоего имени. Просто чувствовала, что есть та, в сравнении с которой она всегда вторая.

– Я говорю не о ревности, Райан. А о том, что твоя жена – убийца. Преследующая ребенка, за которого я ответственна. Не хочешь мне рассказать что-нибудь о ней?

Он явно колебался. Я была убедительна, и я имела право знать, за что с моим ребенком так обошлись. Но, с другой стороны, Мэнфорд явно был против моей осведомленности. Не знаю, что происходило в голове у Райана, но он все же решился.

– Не говори отцу, – предупредил. – Он считает, я должен был решить проблемы с Вероникой сам и без шума. И злится, что я этого не сделал.

Я налила кофе и приготовилась слушать.

– Мы с Вероникой познакомились на работе. Она работала в отделе преступлений против детей. Я только начинал карьеру детектива. Мы поженились, затем ей предложили работу в Даркфелле. Мне не хотелось переезжать, а она мечтала вырваться из управления. Так мы стали жить на два города, это больше напоминало жизнь двух свободных любовников, а не брак. Ника всегда была слишком независима. У нее были друзья, которых я не знал, мероприятия, на которые не был приглашен. В целом меня все устраивало… до тех пор, пока не случилось убийство в Хейзенвилле. Мне не просто передали новости, я расследовал дело Белами. И вышел на Веронику.

– Ты знал, что она менталист?

– Нет. Она никогда не говорила и не применяла дар в моем присутствии. Однако мне удалось выяснить, что Вероника состояла в «Дора Заката» – ордене менталистов.

– Ордены запрещены, – пробормотала я, переваривая новую информацию.

– Да. Но менталисты поставили себя вне закона. Прямых доказательств ее причастности я не нашел, но ее командировка очень удачно совпала с убийством. Тогда я решил последить за ней. Под предлогом возрождения отношений и былой страсти я приехал в Даркфелл и попытался осторожно выяснить, не причастна ли «Дора Заката» к убийствам. А вместо этого увидел тебя.

– И рассказал отцу?

– Да. Он давно искал записи Конрада Кордеро. Я уговаривал его обратиться к Кортни, но он был уверен, что она откажет. И что если твой отец и спрятал записи, то, скорее, доверил их старшей дочери.

Я криво усмехнулась.

– Как наивно. Но зачем «Дора Заката» убили семью Стеллы?

– Не знаю. Я не нашел очевидных мотивов. Но ты можешь быть уверена, что девочка в безопасности. Ника до нее не доберется. А когда я окончательно поправлюсь, то разберусь с «Дора Заката» раз и навсегда.

– Она сильная. Мы встретились в гостинице. Нас спас только револьвер.

– Кайла, Вероника – моя проблема. Тебе не нужно больше думать о ней. Постарайся помочь отцу найти записи Конрада. А я обеспечу вашу с девочкой безопасность.

– Ты так и не расскажешь, что за ритуал Мэнфорд хочет найти?

Райан с подозрением прищурился.

– С чего ты взяла, что речь о ритуале?

– Это очевидно, – равнодушно пожала плечами я, но мысленно обругала себя. – Если дневник может помочь кому-то из твоей семьи, значит, это ритуал.

– Почему не зелье? Ты же алхимик.

– Потому что не существует тайных зелий, способных на то, что недоступно целителям.

– Это говорит девушка, спасшая мне жизнь при помощи цветка.

– Кордер не революция в мире магии, это всего лишь запрещенный государством ингредиент. Кстати, а зачем вы его выращиваете? Я слышала, за это полагается штраф.

Райан замешкался и не нашел способа уйти от ответа лучше, чем назначить другого виноватого:

– Лучше спроси у отца. Я понятия не имею, что творится с садом. Раз он поклонник Конрада… может, это дань уважения вашей семье?

Или лжи во всем, что он мне рассказал, в разы больше, нежели правды.

– Уже поздно. – Я поднялась и начала убирать со стола. – Я ужасно хочу спать.

Райан принялся мне помогать. Но, поскольку рана мешала наклоняться (а еще, кажется, снова ныла после того, как ему пришлось со мной бороться), он скорее мешал.

– Слушай, я справлюсь одна быстрее, – наконец не выдержала я.

Неловко повернулась, чтобы убрать нож в мойку, и задела рану. Райан охнул и посерел.

– Прости! Я не хотела… правда. На этот раз точно не хотела. Тебе помочь? Сядь, я посмотрю.

Он оперся на мое плечо и аккуратно сел на стул, морщась от боли. А я еще у лестницы подумала, что такая активность – перебор для раны, только-только начавшей заживать. К счастью, крови не было. Но в комнате придется сделать перевязку. Просто на всякий случай.

– Вот и сиди здесь, пока я не закончу, – велела я.

Затем потянулась к остаткам бутербродов, но Райан не пустил. Удержал за руку, заставив посмотреть ему в глаза.

Показалось, словно я окунулась в прошлое. Он стал старше, из парня превратился в мужчину, а глаза были все такие же. Этому взгляду я не могла сопротивляться. Чарующему, зовущему за собой.

– Поцелуй меня, Кайли, – низким голосом попросил Райан.

И я почти послушалась. Почти ощутила прикосновение горячих губ к своим. Почти позволила рвущемуся наружу желанию взять верх.

Но в последний момент отступила. Было бы верхом безумия целовать его, будучи пленницей в старом доме. Скрывая его дочь, за которой охотится его же бывшая жена. Помня, какую боль он мне причинил.

– Уже поздно. Тебе надо отдохнуть. Мне тоже.

Проступившее на миг разочарование скрыла привычная насмешливая маска. Райан откинулся на спинку, наблюдая, как я мою чашки, и мелькнула шальная мысль: а может, я и не задела рану вовсе? И он притворялся, чтобы получить поцелуй? Это было вполне в духе Райана.

Но я выбросила эту мысль из головы. Потому что тогда снова стала бы ему верить.

А он уже доказал, что делать это ни в коем случае нельзя.

Глава 7

Я засыпала. Пока умывалась ледяной водой, пока расчесывала длинные волосы – засыпала и ничего не могла с собой поделать. Несмотря на то что я проспала почти весь день у Райана на руках, тот сон не принес никакого расслабления. Письмо отца, иллюзия, ночные разговоры и постоянные повторяющиеся размышления – все это выматывало не хуже физической работы.

Райан стоял в дверях, наблюдая.

Я смущалась его присутствия. Того, что он видел меня без привычного пучка, того, что сейчас я сидела не в дорогом платье, а в тонкой сорочке, едва доходящей