— Правда? — я не могла скрыть изумления. Неужели Берил способна на подобные акты милосердия?

— Берил замечательная женщина, но превыше всего она ставит долг. Комфорт для нее не имеет значения. Когда Берил увидела, насколько лучше я себя чувствую при закрытых окнах, то искренне извинилась. Она полагала, что спать с закрытыми окнами вредно для здоровья. Берил не привыкла отказываться от своих убеждений.

— Насколько мы с ней разные! Я практически не способна верить во что-либо. Всегда ведь существует иной ракурс.

— Посмотри на это с другой стороны. Ты не боишься сомневаться. Думаю, что это неплохое качество. Довольно часто наши суждения служат бастионом, который не пропускает новых идей. Мы не осмеливаемся признать, что наше существование — это лишь хаос.

— Неужели?

— Боюсь, что так, — Свитен задумчиво посмотрел на меня. — Как хорошо, что я наконец могу говорить об этом открыто. Тебе покажется странным, но сомнения лишь укрепляют веру. В моменты, когда убеждения выдерживают испытания сомнением, я чувствую гордость и счастье. Я чувствую себя, словно молодой священник, которому впервые открылось величие слова Божьего. Спасибо за то, что выслушала меня. Я не могу говорить об этом с прихожанами. Они ведь ожидают от меня другого. Им нужен пастырь, нужен поводырь. На епископа подобные темы нагоняют скуку. Он полагает, что я должен бессловесно выполнять свои обязанности и не беспокоить его по пустякам.

— А что думает Берил?

— Ей кажется кощунственным любое сомнение в том, что Господь сидит на небесах и внимательно наблюдает за нами. Берил все еще верит в чудо. — Я предложила Свитену еще одно печенье и стала терпеливо ждать, когда он продолжит. Свитен медленно жевал, о чем-то думая. — Берил всегда хотела иметь ребенка. Это желание стало стимулом ее жизни. Поначалу, когда мы только поженились, нас переполняли радостные ожидания. Я был захвачен врасплох ее… ее энтузиазмом в постели. Ты не возражаешь, если мы поговорим об этом? — Я отрицательно покачала головой. — Не знаю, чего я ожидал. Мы вдвоем были совершенно неопытны. Я напрасно относил порывы Берил к чрезмерной чувственности. Время шло, а ребенок так и не появился. Наши отношения постепенно утратили радость. Мы с каждым днем все больше отдалялись друг от друга. — Свитен прикрыл глаза и вытянул губы, воспоминания овладели им.

Бедный Свитен! В голове пронеслись картины: унылая спальня и лишенный страсти, механический секс.

— Я не предполагала, что Берил настолько разочарована. Мне очень жаль.

— Утраченные надежды лишили ее теплоты и радушия. Ее отчаяние превратилось в своего рода тигель, в котором она плавит простые человеческие эмоции, мир и комфорт, любовь и дружбу до тех пор, пока они не превращаются в суровые обязанности. — Свитен вздохнул. — Но ведь сострадание идет нога в ногу с любовью. Эти два чувства неразделимы. Думаю, что сострадание и участие — это то, что связывает пожилых супругов. Страсть уходит, на ее место приходит теплота и забота. Я видел, как год за годом, месяц за месяцем рушатся надежды Берил, но от этого моя любовь становилась все сильнее.

— Но Берил… Я хочу сказать, что в ее возрасте еще не поздно…

— О, ей уже пятьдесят два. Поэтому ей остается верить только в чудо, — Свитен издал короткий смешок. — Если бы молитвы Берил достигли цели, то она давно родила бы тройню.

— О Свитен, мне так жаль! Бедная Берил.

— Да уж. — Свитен угрюмо уставился в пустую тарелку, на которой уже не было ни одного печенья. Вдруг его лицо прояснилось. — Не верю, не может быть! Неужели это Макавити?

Свитен не отрываясь смотрел на кота. Макавити лениво спустился по лестнице и приблизился к столу. Его шерсть лоснилась, глаза блестели. Кот хорошо выспался и находился в прекрасном расположении духа.

— Представь себе. Я ужасно виновата, Свитен. Мне следовало сообщить тебе, где находится кот. Я так полюбила его, что боялась: а вдруг ты заберешь кота обратно. — Это была только часть правды. Мне не хотелось говорить, что Берил морила его голодом.

— Привет, старичок! — Свитен щелкнул пальцами. Макавити искоса взглянул на него и впился в меня немигающим, гипнотизирующим взглядом.

— Конечно, конечно. Сейчас дам. — Я налила молоко в блюдечко, стоявшее на полу.

Продолжительное мурлыкание вырвалось из широкой груди Макавити. Он прижал уши к голове, блаженно зажмурился и стал жадно лакать.

— Я уже успел позабыть, какое же ты очаровательное существо. — Свитен оценивающе разглядывал кота. — Кажется, дружок, ты прибавил в весе.

С тех пор прошла неделя. Я встала ранним утром. Моя сумка была полна красок и кистей, а голова — свежих идей. Меня слегка подташнивало. Тошнота не имела ничего общего со вчерашним ужином. Накануне мне пришлось съесть полную тарелку маринованных почек, которыми меня угостила Бар. Дети наотрез отказались даже попробовать странную закуску. Мне пришлось съесть все самой, чтобы не обидеть Бар. Я была в возбужденном состоянии. Меня переполняли сложные чувства: комбинация жгучих амбиций и боязнь, нежелание начинать.

Мы долго не могли решить, где леди Фриск станет позировать. В коттедже не хватало света, а особняк леди Фриск лежал в стороне от автобусного маршрута, слишком далеко, чтобы можно было добраться пешком. Прим великодушно предложила свой дом, но леди Фриск не согласилась. Она объяснила это тем, что боится собак, так как однажды ее покусал спаниель. Прим не могла скрыть радости. Я прекрасно понимала ее чувства. Остальные члены Совета больницы отказывались под самыми разнообразными предлогами: к одному приезжали гости; у второго дома в разгаре ремонт; у третьего на попечении родственники-инвалиды, которые требуют абсолютной тишины. Наконец, леди Фриск сама предложила Гилдерой Холл. Она была уверена, что Амброуз не будет возражать.

— Мы ведь не займем много места, — резонно заметила она. — Кроме того, живопись — это не слишком шумное занятие.

Я не была удостоена услышать мнение самого Амброуза. Тем не менее, комната была предоставлена в наше распоряжение. Леди Фриск заявила, что будет свободна последующие три недели с десяти до двух часов дня кроме суббот и воскресений. Она полагала, что этого времени достаточно даже для самого медлительного художника.

Меня немного беспокоила перспектива находиться во владениях Гая, учитывая, что мы с ним больше не разговаривали. Но я надеялась, что особняк достаточно велик, чтобы мы с Гаем не пересекались. Я покорно уступила требованию леди Фриск входить в особняк и выходить из него только через заднюю дверь, чтобы не нарушать покой владельцев. Меня неприятно поразило то, что сама она прошла через парадный вход. Ее водитель припарковал роскошный «роллс-ройс» прямо напротив крыльца. Особняк стоял на вершине холма. Даже постоянные обитатели были обязаны парковать автомобили ниже, на специально устроенной стоянке. На стоянке перед домом для всех не хватало места.

В комнату, которую нам отвели, сквозь огромные окна проникали потоки света. Но, очевидно, здесь давно никто не жил: когда-то красивая мебель теперь была изрядно ободранной и покрытой слоем пыли.