Я могла бы попросить Гая надавить на старого мельника, но Гай перестал разговаривать со мной. Корин пришла в Заброшенный Коттедж в воскресенье, как мы и договаривались. Я пыталась убедить ее рассказать Гаю о будущем ребенке, но она была слишком напугана.

— Но ведь он когда-нибудь увидит, что ты беременна? Ты должна будешь признаться ему раньше или позже.

Корин ответила, что будет лучше, если Гай узнает обо всем как можно позже. Она была очаровательной девушкой, очень светлой и мягкой, но туговато соображала. В ее ситуации каждая минута промедления могла обойтись слишком дорого. Судьба благоволила мне: Гай собственной персоной явился в коттедж. Корин как раз изливала очередную порцию слез.

— Что за черт! — Гай злобно посмотрел на меня, а затем на нее. — Что ты здесь делаешь?

Бедняжка Корин замерла от страха. Я не могла винить ее. Глаза Гая уже не светились и не поблескивали игриво, а налились кровью. Корин схватила меня за рукав и стала что-то несвязно бормотать. Я решила, что должна дать Гаю шанс объясниться:

— Я пойду поставлю чайник, а вы пока побеседуйте. Успокойся, Корин. — Девушка крепко вцепилась в мой джемпер. — Тебе нечего бояться. Он не кусается. — Я надеялась, что так оно и есть. Гай обнажил острые зубы в зловещей ухмылке.

— По-моему, это плохо пахнет, Фредди. — Гай попытался меня остановить. — Я не знаю, что эта маленькая шлюшка наговорила тебе. Не верь ни одному ее слову. Она сходит с ума из-за меня. Понимаешь, что из этого следует?

Я отправилась в кухню и довольно долго заваривала чай. Хотя дверь была плотно закрыта, до меня долетали обрывки фраз. Когда я услышала, как Корин застонала от отчаяния, то с огромным трудом заставила себя остаться на месте и не броситься немедленно на помощь. Я заняла себя приготовлением сандвичей с сыром и помидорами для детей, которые должны были прийти позже к чаю. В который раз я вспоминала высказывание Ницше: «То, что не убивает, делает тебя сильнее». Корин получала ценный урок, она постигала природу человеческих отношений, но я чувствовала себя ужасно, переживая за нее. Когда голоса за дверью умолкли, я вышла из кухни.

— Где она? — спросила я, ставя поднос на стол.

Гай посмотрел на меня поверх книги, которую небрежно листал.

— Ушла. Не желаешь прогуляться к реке? Замечательная погода, мы сможем покататься на лодке. И заняться еще кое-чем. — Гай невинно улыбнулся.

— Но что вы решили? Что ты собираешься делать с ребенком?

Улыбка немедленно исчезла с лица Гая:

— О Господи! Каким же я был дураком, когда связался с ней. Эта маленькая потаскушка несмотря на юный возраст уже успела переспать со всеми мужчинами в Бексфорде. Ее ублюдок — не моя проблема. Да и не твоя, дорогая Фредди.

— Она ведь совсем еще ребенок. За ней никто не приглядывает, кроме этой ужасной миссис Крич. Корин утверждает, что ты единственный мужчина, с которым она спала.

— Она лгунья!

— О Гай, не тебе обвинять людей во лжи.

— Хорошо. Давай не будем ссориться из-за нее. — Гай подошел вплотную и обхватил меня руками. — Она меня не слишком заботит. Ребенок не мой, но я готов заплатить за аборт, если это сделает тебя счастливей.

Я выскользнула из объятий Гая.

— Это не сделает меня счастливей. Я хочу, чтобы ты присматривал за ней, был с ней мягок. Узнай, что она решила в отношении ребенка. Почему тебе хотя бы раз не быть искренним с собой? Дело ведь не в ребенке. Ты полагаешь, что жизнь — игра, а люди достойны лишь того, чтобы ими манипулировали. Тебя не волнуют их чувства. Тебя не волнует правда.

— Ты, полагаю, имеешь непосредственный доступ к резервуару с добродетелью.

— Думаю, что есть нормы, в соответствии с которым мы обязаны себя вести.

Гай сунул руки в карманы и задумался.

— Ты права, — сказал он наконец. — Совершенно права. Пришло время посмотреть правде в глаза. Я был ленивым и эгоистичным. Если ты мне поможешь, я обещаю исправиться, — Гай уныло взглянул на меня, затем взял за руку и произнес: — Ты нужна мне, Фредди. Ты поможешь мне измениться. Дай мне еще один шанс, — на губах Гая появилась не по-мальчишески игривая улыбка — это была горькая улыбка раскаяния. Он в этот момент был чрезвычайно привлекательным.

— Должно быть, ты полагаешь, что я полная дура?

Гай отпустил мою руку.

— Боже, у Корин мозгов не больше, чем у гусыни, но она не утомляет меня бесконечными разговорами об этике и нормах морали. — Гай откинул голову и громко рассмеялся. — Конечно, она не знает, что обозначает слово «этика». Она всего лишь маленькая шлюшка, очень темпераментная и всегда покорная. Думаю, что не стану рвать с ней.

— Оставь ее в покое! Ты и так много чего натворил!

Гай поднял руку для удара, но увидев, что я даже не шевельнулась, раздумал. Он ушел, громко хлопнув за собой дверью. Большой кусок штукатурки свалился на пол.

Я присела за стол и стала автоматически жевать печенье. Мои мысли были далеко. Я была совершенно спокойна. Ни на минуту я не верила, что Гай сможет ударить меня. Он не был страстным человеком, который в ярости забывает обо всем. Я отвергла его, разорвала наши отношения и ни капли об этом не жалела. Почему же я не ощущаю триумф? Странно, насколько обидным может быть обвинение в ханжестве.

Я вспомнила, как однажды Гай прошелся по моде на либерализм. В шестидесятые, когда европейская молодежь убедилась в том, что старые правила и ограничения — просто блеф, молодые люди с головой погрузились в разного рода экзотические учения. Любой сумасшедший, одетый в рваную робу, мог прослыть великим учителем. Новыми идолами стали анархия, естественность, опыт и толерантность. Слово «этика» навсегда исчезло из нашего лексикона… Громкий стук в дверь прервал бесконечный поток размышлений.

— Надеюсь, что не очень помешал? — Свитен вошел в комнату. Он неловко передвигался в своей особой расхлябанной манере, словно длинноногая птица, которая бредет на тонких ногах через болото. — Ты о чем-то задумалась? Боюсь спугнуть музу.

— Очень рада видеть тебя. Будешь чай? Я размышляла над высказыванием: «Не судите, да не судимы будете».

Глаза Свитена за толстыми линзами очков загорелись в предвкушении теологического спора.

— Очевидно, эта фраза означает: не спеши порицать другого, ведь ты сам можешь оказаться неправ. Никто ведь не знает, что есть правда, а что ложь. Лично я считаю, что мы не должны бояться осуждения, наоборот, приветствовать его. Естественно, человек мечтает о снисхождении, но какой ценный опыт мы можем приобрести, если станем барахтаться в океане нравственного безразличия?

— Молоко? Сахар?

— Молоко и сахар, пожалуйста. О, что я вижу — печенье!

Я протянула тарелку.

— Ты уже выздоровел?

— Да, но стараюсь быть осторожным. Ложусь пораньше в постель и пью на ночь горячий травяной чай. Берил перебралась в смежную спальню. Теперь я могу закрывать на ночь окна. Замечательно просыпаться по утрам и не чувствовать боли в груди. Берил связала мне для сна шерстяную жилетку.