– О! Это мы вчера на катке все вместе катались. После него такой румянец держится!

– Ольга. А как же наши с Вами дела?

– Ах, я надеюсь, Вы уже простили меня за ту безобразную сцену? Мне, право, очень стыдно было потом. Простили? – он кивнул. – А я простила Вас. За все. И не будем больше об этом. Дядя! Дядя! Посмотри, кто вернулся! – она схватила Льва Александровича за кисть руки и бесцеремонно потащила к дядюшкиному кабинету. Тот вышел навстречу, заслышав голоса, и картинно распахнул объятия ему навстречу. Ольга убежала, а Лева, устроившись в знакомом кресле, выслушивал новости, произошедшие в его отсутствие.

– Лев Александрович! Я хотел бы узнать каковы Ваши намерения. Честно скажу, что воспользовался вашим давнишним разрешением и вел переговоры с другим архитектором в Ваше отсутствие. Но решений никаких не принято. Все только с Вашего согласия.

– Я так понимаю, что Ольга Ефремовна замуж за меня не собирается? – прямо спросил Борцов.

– Нет, голубчик, – Свиридов вздохнул. – Она еще совсем ребенок. У нее все переменилось за это время.

– Тогда мои планы таковы. Закончить обещанное Вам по договору в кратчайшие сроки и уехать из города.

– Я так и думал. Так и думал, голубчик. Жаль. Очень жаль! – Свиридов полез в свои записи. – Значит, могу вот что Вам сообщить. Новому претенденту я предложил такие варианты. Если Вы остаетесь, то полностью доводите строительство первого особняка по своему плану. А мы с ним параллельно начинаем работу над вторым проектом. Если же Вы, по каким-то причинам не захотите оставаться до окончания строительства, то он будет вести его сам, но имеет полное право на переработку проекта под свой вкус. Он как раз забрал Ваши чертежи для ознакомления. Сегодня ужин в его честь, там я вас и познакомлю. Но помните – приоритетное право выбора за Вами! И это еще не все, – Свиридов встал и подошел к окну, что, как Лева уже знал теперь, означало в речи Свиридова лирическое, или просто человеческое отступление, когда он, видимо, смущался смотреть собеседнику в глаза. – Мне очень жаль, что нам не пришлось породниться. Вы один из тех немногих людей, встреченных мной на пути, кто вызывает у меня искреннюю симпатию. Вы из тех, кто никому не даст испохабить свою жизнь, прежде всего самому себе. Это редкость! Я, голубчик, при всем моем характере, умею быть благодарным. Уже некоторое время я веду переписку с одним из моих хороших приятелей. Да-да! Есть у меня и такие! Это нижегородский губернатор. Вот уже несколько месяцев его главный ярмарочный архитектор не может подобрать себе толкового помощника. Речь зашла и про Вас. Я всячески рекомендовал Ваши заслуги. Это очень широкое поле деятельности, и если Вам это хоть как-то интересно…

– Господи! – Лева аж привстал. – Да я и мечтать не мог о таком месте! Но… Вы же знаете, что вряд ли я могу претендовать на государственную должность. Я не имею звания Академии.

– Голубчик! – Свиридов отвернулся от окна и заговорщицки прищурил один глаз. – Поверьте! После моих рекомендаций на такую мелочь никто и внимания не обратит. Так-то вот!

Лева остался до ужина и вот в гостиную провели нового гостя, хозяин встал ему навстречу.

– Позвольте представить Вам, Лев Александрович, Вашего последователя. Архитектор Александр Владимирович Петухов. Рекомендую!

– Мы знакомы, Никанор Несторович, – Лева приветствовал давнего приятеля и соперника крепким рукопожатием. – Что, Саша, уже закончил музейные дела? Я ездил, смотрел. Грандиозно! Там одно решение меня поразило! Да потом обсудим, это не всем интересно.

– Так если был, что же не подошел? – Петухов видимо искренне был рад встрече. – Возвращаю чертежи, Никанор Несторович. Ознакомился. Под впечатлением!

– Так и каков будет Ваш вердикт? – поинтересовался Свиридов.

– А вердикт мой таков. Даже если строительство придется вести мне, то я не изменю в этом проекте ни одного штриха! Потому что лучше сделать просто невозможно. Да, Лева. Давай встретимся как-нибудь вдвоем. У меня к тебе тысяча вопросов! Я восхищен. Такое смешение стилей и такая гармония! Ты сильно вырос за последние годы. Давай завтра в «Аквариуме»?

– Рекомендую вам «Медведя», – встрял Свиридов. – У них морс отменного вкуса!

– Ну, я думаю, одним морсом мы завтра не обойдемся, – рассмеялся Петухов.

За ужином Лева осматривал все это семейство, причинившее ему столько душевных переживаний, и думал, что вот как все неплохо сложилось, и он может уехать теперь в любой день. Он смотрел на Ольгу, кокетничающую с Петуховым, и в нем не было больше никакой обиды на нее, действительно – ребенок. Натыкался взглядом на Соню, как на досадную занозу. Оборачивался на громкий смех хозяина. И уже мысленно прощаясь с ними, думал о том, как же он хочет в Москву! К Мимозовым. Мечталось, что эти святки он проведет с их семейством, и что со старшей дочкой уже можно ходить на каток. Представлял, как кто-то из младших будет карабкаться к нему на колени, и проливать на брюки чернила или кисель. А те, что постарше хвалиться своими рисунками. Как вечерами они все вместе будут пить чай – с сыром и брусничным вареньем. Как он будет наблюдать за плавными, степенными движениями Февронии, и перехватывать до сих пор влюбленные в нее взгляды Саввы. И как все это позволит ему не сделаться женоненавистником.

– Вы сегодня в Вашу коморку или в гостиницу? – спросил Леву Свиридов, когда вечер уже подходил к концу.

– Да думаю, что надо начинать собираться основательно, – решил Лева. – Основной гардероб у меня в отеле, так что сегодня – туда.

– Тогда позвольте мне предоставить Вам карету и кучера? – Свиридов кивнул воспитаннице: – Сонечка, распорядись, детка!

***

Лева поблагодарил и стал прощаться со всеми, с Петуховым – до завтра. Он оделся и вышел на мороз. Карета стояла готовая у ворот, а вот кучера что-то нигде не было видно. Ветер был неслабым, мела поземка, начиналась вьюга. Он решил не мерзнуть и, садясь в карету, наткнулся на что-то мягкое. Раздалось «Ой!», он понял, что здесь кто-то уже есть и пересел на сидение напротив.

– Вы?! – хоть в карете и было темно, он отчетливо узнал голос.

– Я жду Вас, Лев Александрович, – голос Сони дрожал, но слез в нем не было. – Я не знаю, увидимся ли мы еще, Вы же вероятно, скоро уедете? Мне не хотелось бы расставаться так нехорошо. Я чувствую, что Вы за что-то на меня сердитесь. Что я Вам сделала?

– О, Боже! – простонал Лев Александрович. – Ну, к чему ворошить все снова?

– Что ворошить? Вы скажите мне, Лев Александрович. А то это, право, бессердечно! Я за собой никакой вины не помню. Какое зло я Вам причинила?

– Хорошо, Соня. Никакого зла, никакой вины, – Борцов вздохнул и продолжил: – Я просто считаю, что Вы начитались романов и стали путать поступки героев и чувства живых людей. Зачем Вы тогда прислали сестру на мой адрес? Хотели чего? Ее падения? Князя Анатоля из меня решили соорудить? В романах и то побуждения бывают… более зрелыми!

– «Он лучше вас всех, и если бы вы не мешали… О, Боже! За что, Соня, за что?» – по памяти процитировала Соня. – Граф Лев Николаевич, том второй, часть пятая. Вы это имели в виду, сударь? Так вот я уже говорила, что безмерно доверяю Вам, Лев Александрович. И сейчас снова докажу это, рассказав то, что и в доме-то не все знают. Я эти слова не только читала, а потому наизусть помню, что и сама слышала. Вы думаете, Оля первый раз из дома бежать собиралась? Пусть она меня простит, это ее жизнь, да теперь уж что… Все равно меж вами ничего не соберешь, не поправишь. А Вы, я знаю, никогда не попрекнете! В Италии подобная история уже была. Мы ведь сюда вернуться собирались, только когда новый особняк уже отстроен будет. А дядя нас оттуда в один день увез, как я ее не пустила к тому, кому она обещалась. Там такой хлыщ был, что как узнал про дядюшкины миллионы, вцепился в нее как клоп. Потом норовил ославить, если не дадут отступного, и во сколько дядюшке стало, чтобы это все уладить, я не знаю. Она вначале кричала, рыдала, ругалась. Со мной все лето не разговаривала, потом забыла – как не было. Раз у нее такая навязчивая мысль, то я подумала – уж лучше с Вами. Я знала. Верила, что Вы ее… пощадите. Пожалеете. Так и вышло. Вы же видели ее в ту ночь, она была как одержимая, не остановить ее было! Она разбудила бы весь дом, полгорода подняла бы. Но я и помыслить не могла, что она так поведет себя после.