– Господи, Соня! А я себе столько придумал. Злился на Вас. Простите меня.

– Я видела, что злитесь, только не понимала за что. Ну, да, тайну Вашей квартиры я выдала. Виновата.

– Да я другое думал.

– Что же?

– Де нет, не стоит. Совестно.

– Ну, уж скажите, я же Вам все рассказала.

– Да? Ладно. Только после этого Вы меня видеть не захотите, и правильно! – Лева собрался с духом и сдался: – Я думал, Вы за мной бегаете, а нам с Ольгой все назло делаете. Вот.

– О, Господи! – Соня закрыла лицо ладонями.

– Соня! Ну, простите меня. Я – индюк. Напыщенный, самовлюбленный индюк. И не стою я ни доверия Вашего, ни дружбы.

– Стоите, Лев Александрович, стоите. Я рада, что мы все выяснили, так гораздо легче. И вот Вам еще одно мое доверенное, как другу, слово. Я люблю. Давно люблю одного человека. Но это не Вы. Мы познакомились еще в Италии, он тоже русский, из Петербурга. Его вызвали сюда дела гораздо раньше нашего отъезда, и он ту историю с Ольгой уже не застал. Вы знаете, в Италии все проще – гулять, встречаться. А здесь? Здесь это возможно только летом, да и то, если дачи вдруг рядом. А так, Вы же знаете, барышень вывозят только туда, куда старшие решат. У нас не было возможности видеться. А как дядюшка установил в доме цензуру, так еще и переписываться стало невозможно.

– Зачем Вы мне все это рассказываете, Соня? – смутился Лева таким откровением. – Это Ваша тайна.

– Моя. Но Вам я доверяю. И Вы можете нам помочь.

– Все, что смогу, – аккуратно ответил Борцов. – Если это не ставит под угрозу Вашу честь. Но лучше расскажите все дяде, не тяните, не берите пример с нас, видите, как все плачевно окончилось.

– А я уже рассказала! – воскликнула Соня. – Вот еще тогда, до Вашего отъезда и рассказала. Так что у нас есть теперь возможность встречаться… Но, конечно, не наедине. А вы же знаете, как это бывает! Как много мне нужно сказать только ему одному! Вот. Передадите? – и она достала откуда-то из складок платья приготовленный конверт.

– Что это? – настороженно спросил Лев Александрович.

– Письмо. Ему.

– Вы же сказали, что теперь видитесь. Вот и отдали бы сами, при встрече.

– Я пыталась, но когда он у нас бывает, дядюшка не отходит от него ни на секунду. Невозможно!

– Но тут нет адреса, – удивился Борцов, осмотрев весь конверт.

– Это только верхний конверт пустой и запечатанный. На тот случай, чтобы успеть бросить в камин, если бы заметил кто-то в доме. Вы его вскройте, а внутренний не заклеен и на нем имя. Я знаю, что Вы читать не станете. Видите, я по-прежнему доверяю Вам безгранично, Лев Александрович.

Борцов наклонился и поцеловал ей поочередно обе ладошки. Соня выскользнула из кареты и побежала к парадному крыльцу. Тут же от сторожки отделилась массивная фигура в тулупе и, усевшись на козлах, зычно крикнула:

– Куда изволите, барин?

Барин прибыл в апартаменты отеля и быстро уснул после насыщенного вечера. На следующий день, собираясь в ресторан, он вспомнил про письмо и достал его из кармана шубы. Он разорвал верхний конверт и прочел на внутреннем: «В собственные руки архитектору Петухову Александру Владимировичу от его topolino ».

Так вот к кому бегала Сонечка от Бекешки! Всё стало на свои места.

Лева уехал в Москву, оттуда – устраиваться в Нижний. Через три месяца он снова, ненадолго, посетил столицу, чтобы быть приглашенным шафером на свадьбе Петухова и Сони. От его Петербуржской влюбленности у него остался шлейф недоумения от несоразмерности собственного поступка и его последствий и легкий шрам на душе от незавершенности действий. А особняк, который достроил Петухов, впоследствии называли все равно «борцовским».

***

И вот, возможно, это повторяется снова. Прошло время, душа набралась сил и снова переполнена какого-то восторга. Что с этим будет потом, пока неясно. Но сейчас, все вокруг – это Лиза! Ее голос, ее смех, ее наряды – утренний домашний и тот, на прогулке… Он помнит их до каждой складочки, до рисунка отделки. И ее испуг, когда он расписывал трудности публичных выступлений, и ее послушность его урокам, и ее настойчивость в достижении результата! И ее глаза.

Войдя в дом, Лев Александрович, прямо с порога кинулся к рабочему столу, начал копаться в бумагах, разбросал попадавшиеся под руку листы и записи, искал что-то конкретное. Еще зимой, когда впервые к нему пришли мысли о собственном доме, он сделал ряд набросков. Но потом рутина захватила его, и он забросил ту папку неизвестно куда, а вот сейчас отчего-то вспомнил. Отыскав эскизы трехэтажного особняка, он стал делать новые зарисовки. На уровне второго этажа уже был им, еще тогда, запланирован балкон – изящный, черным металлом на светлой стене четко являющим свой ажурный рисунок, такой наверняка бы понравился Минху. Теперь же Борцов прорисовывал балкон массивным, каменным – тот плавно переходил в опоры, изломом сливался со стеной, делаясь продолжением ее бордюра. По краю его крест-на-крест шла белая окантовка. Лева встал, налил стакан воды, снова стал рыться в недрах стола и, достав акварель, тут же сделал фон стен на рисунке бледно-фисташковым. Удовлетворившись результатом, оставил его сушиться на столе. Только после этого он успокоился и пошел переодеваться и мыть руки.

***

Андрей Григорьевич вернулся вечером в понедельник, воодушевленный, полный сил и какой-то молодой активности, коей у него уже давненько Лиза не замечала. Узнав, что пришли результаты исследований, он обрадовался тому, что теперь у него собрано все для подготовки доклада. Полетаев был переполнен новыми планами, хотел нынче же переделать всё, чуть ли и не выставочные стенды под новые образцы, был ими неимоверно доволен. Всегда внимательный к дочери, тут он пропустил мимо ушей ее попытку донести до него мысль о перекройке лекционного материала, дабы лучше воздействовать на умы гостей. Он кивал, приговаривал «Конечно, конечно!» и тут же продолжал свои восторженные речи про то, какие молодцы луговские ребята-работники, и какие у них золотые руки. Лиза смеялась, радуясь такому всплеску энтузиазма в отце, и решила, что ее новшества можно и отложить или попробовать переделать самой.

А во вторник состоялся первый урок с Аленкой. Лиза открыла большой зал, мама привела ученицу и спросила как лучше – остаться с ними или не мешать их знакомству в новом качестве? Лиза честно ответила, что, по началу, считает присутствие домашних отвлекающим внимание моментом, и Вересаева удалилась. Их новые отношения с девочкой Лиза подчеркнула сразу, в самом начале, определив всю серьезность будущих занятий:

– Теперь Вы, Алена, ученица, а я – Ваша преподавательница. Во время уроков прошу говорить мне «Вы».

Конечно, этот первый урок был пока только введением, рассказом о том, какой путь им предстоит совершить вместе в прекрасный, но очень требовательный мир музыки. Это было пока еще не музицирование в его чистом виде, а скорее азы сольфеджио и музыкальной грамоты. Лиза показывала звучание отдельных клавиш и аккордов, называла октавы и другие интервалы, а Аленка послушно хлопала в ладоши, согласно показанному ритму и искала на клавиатуре заданные звуки.