Разносчица журналов и календарей

Всеволод Владимирович Крестовский тоже изобразил бойкую торговлю едой: «На галерее стояли две молоденькие девушки перед дымящимися котлетами. Одна продавала похлебку, другая — вареный картофель, а рядом помещались пирожник, сбитенщик и саечник. Эту группу тесно обступала толпа разношерстного народу… Среди общего гула и говора то и дело раздавались возгласы продавцов: „Кому картошки! Похлебки!.. Пироги горячи, горячи из печи! Сбитень московский, сахарный, медовый, на скус бедовый, с перцем, с сердцем, с нашим удовольствием!“ Все это раскупалось нарасхват…»

Своеобразным промыслом была торговля подгнившими фруктами. Торговки, как правило, старухи, скупали залежавшиеся фрукты на рынке и продавали их прямо на улицах, раскладывая свой товар на рогожках, постеленных на землю.

Уличная торговка фруктами

Торговля букетиками цветов начиналась на петербургских улицах ранней весной. Торговками были преимущественно женщины. Зимой они часто изготавливали искусственные цветы и продавали их с рук или сдавали в специальные лавки. В конце XIX — начале XX века петербургские издательства выпускали многочисленные пособия, по которым можно было научиться изготавливать искусственные цветы.

В предисловии к одному из таких пособий «Подробное руководство к практическому изучению производства искусственных цветов и листьев из материи» автор писал: «В настоящее время влечение к ручному труду получило значительное распространение среди интеллигенции. Да оно вполне естественно: чем более просвещен и образован человек, тем больше он стремится к полезному занятию и труду, дорожит временем и старается с большей пользой как для себя, так и для других употребить часы досуга. Занятой человек и понятия не имеет, что такое „скука“.

В последнее время среди наших дам и молодых девушек то и дело стали возникать различные кружки любительниц и специальные школы по части рукоделия, ремесел и изящных работ. К числу таких изящных работ принадлежат искусственные цветы. Как известно, цветы — живые и искусственные — издавна были любимыми украшениями женщин. Но так как живые цветы доступны не каждому и не во всякое время года, и не соответствуют всем потребностям, то их заменили искусственными, которые все более и более входят в моду. К тому же в наш практичный век это занятие далеко не бесполезное, и кроме того, очень интересное, разнообразное, и, если заняться посерьезнее, то оно даст верный заработок, обеспечивающий существование честной труженице».

Б. М. Кустодиев. Торговка воблой. 1924 г.

Перед Первой мировой войной на улицах Петербурга появились разносчицы-китаянки, торгующие китайским шелком, атласом, чесучой, разноцветными гофрированными фонариками, веерами и раскладными игрушками из бумаги. Товар носили в коробах или в тюках на спине, с собой брали металлический аршин, чтобы отмерять ткани. По китайской традиции ноги у женщин забинтовывали с детства, чтобы искусственно затормозить рост стопы. Бедняжки ходили, ковыляя, им приходилось часто отдыхать, прислонясь к стене.

Некоторые женщины, чаще всего вдовы, содержали собственные лавки, как правило, занимавшиеся мелочной торговлей. В рассказе «Муромцев приехал» (Берлин, 1927) Сергей Горный (псевдоним Александра Авдеевича Оцупа. — Е. П.) вспоминает многих учеников Царскосельской гимназии, и среди них сына лавочницы Ивана Бахурина, как одного из «первых учеников»: «И. Бахурин там был крепкоголовый, круглый, башкатый. Так его и звали: Башкан. Пахло от него вкусным печеным хлебом и леденцами. Был сыном лавочницы, рассыпчатой и крупитчатой, говорившей на „о“. Горело у них много лампадок, а на кроватях пирамидою вверх все подушки выше и меньше лежали…»

Продажа кваса

Большое количество женщин было занято в производстве одежды, тоже по преимуществу женской. В романе Авдотьи Яковлевны Панаевой «Три страны света» главная героиня — портниха-надомница, которая едва сводит концы с концами, но все же, по ее собственным словам, «трудами зарабатывает себе на хлеб». Вот как Панаева описывает ее: «Переулок приходился почти на краю города, и стук экипажей не мешал слушать всему населению тоненький голос башмачника, который, прилежно работая и пристукивая, пел немецкую песню у растворенного окна; ему тихо вторила молоденькая черноглазая девушка, сидевшая у окна второго этажа. Вокруг нее лежали лоскутки только что раскроенного платья».

Портнихи, француженки и немки, могли позволить себе более состоятельных клиентов и шили по выкройкам из иностранных модных журналов. Так, Наталье Николаевне Пушкиной платья шила m-me Sichler (или Цихлер, как говорили по-русски), которая именовала свое предприятие на Большой Морской улице «торговля новинками». В архиве Пушкина сохранился счет от нее — на 3364 рубля за дамские наряды.

Модистки (т. е. портнихи, шившие модные наряды) принимали клиентов в роскошно отделанных ателье, где были зеркала от пола до потолка, уютные диваны и кресла, пальмы в кадках и вазы с живыми цветами. Можно было не спеша выбрать ткань и отделку из предлагавшихся образцов, полистать отечественные журналы «Модистка» («Модный журнал специально для моделей шляп, головных уборов и украшений») и «Модный свет», а также зарубежные издания, оценить, как сидит платье того или иного фасона на манекенщице, заказать шляпку, подходящую к платью.

За кулисами роскошных ателье шла постоянная работа: десятки девушек кроили и сшивали платья, вышивали на пяльцах, пришивали фурнитуру, украшали шляпки искусственными цветами и перьями, изготовляли из мехов боа, муфты и горжетки.

Вершиной карьеры модельера или модистки было стать поставщиком императорского двора.

В Петербурге эта удача выпала торговому дому «Альбер Бризак», обеспечивавшему одеждой императрицу Марию Федоровну, жену Александра III, а позже императрицу Александру Федоровну, и их детей. Одеждой императриц и великих княжон занималась мадам Бризак. Ее сын Рене позже писал: «Императрица очень любила мою мать, она относилась к ней с большим доверием и часто советовалась с ней относительно своих детей… Моя бедная матушка, прибыв в Россию в возрасте двадцати лет, сразу после своего замужества, разделила свою жизнь между заботой и работой. С осознанным чувством долга она прожила, как святая. Будучи очень юной, она потеряла свою мать и несла на себе ответственность за своих восьмерых братьев и сестер. В двадцать шесть лет на нее легли заботы уже о своих четверых детях в чужой стране, языка которой она не знала. Разорившись после тридцати лет работы во время русской революции, она не щадила себя; она страдала в жизни и страдала при смерти. Упокоившись, она отдыхает теперь на кладбище Монпарнас в той же могиле, что и мой дедушка Бризак».