Обычно Данте прятал свою тетрадь под сиденье, но на этот раз забыл ее убрать. Она лежала рядом – только руку протяни. Между кожаными обложками может оказаться его подлинная исповедь – из-за чего он так злится, почему женился на мне, что он сейчас чувствует. Я видела Данте через витрину – он катил тележку. Я легко могла взять тетрадь и почитать.

Меня бросило в жар от выбора, который я себе предоставила: я могу быть девчонкой в пустом классе школы св. Энтони, расстегнувшей застежку дамской сумочки мисс Лилли. Или быть толстой несчастной девицей, запершейся в кабинке туалета в Хутен-холле и вскрывшей конверты с крадеными письмами Данте. Или я могу быть кем-то другим. Лучше. Личностью, над которой мы с доктором Шоу начали работать, но так и не закончили.

Я взглянула на Данте, отделенного от меня двумя толстыми цельными стеклами: он стоял в очереди к кассе четвертым или пятым. Я поводила пилочкой по ногтям. Прислушалась к своему дыханию. Оставила тетрадь неоткрытой.

В дороге случались чудеса.

В закусочной на вершине горы Пайк я попросила к кофе настоящего, а не порошкового, молока. Официантка сказала, что тут настоящее молоко не хранится и быстро портится – так действует высота.

– Странно, не правда ли? – обратилась ко мне сидящая рядом женщина. Они с мужем расположились за соседним столиком. – Про молоко? Я заказала то же самое минуту назад и невольно обратила внимание на ваши слова.

Любой другой человек на моем месте увидел бы в них обычную дружелюбную супружескую пару, совершавшую туристическую поездку. Но так как на той горе сидела я, то сразу узнала своих знакомцев с «гробовых» фотографий, мистера и миссис Дж. Дж. Фикетт из Тепида, Миссури. Я даже вспомнила безрукавку в горошек на миссис Фикетт – она была в ней на одной из пленок, которую я проявляла. Такой сильной, как в ту минуту, я редко себя ощущала. Это был один из самых ярких моментов в моей жизни.

«Здравствуйте, мистер и миссис Фикетт, – могла сказать я. – Как успехи с фотосессиями в гробах?»

Они, наверное, убежали бы с горы с криком ужаса. Но я, естественно, промолчала. Я ни слова не сказала даже Данте. А как бы я могла?

К той поездке Вите Мэри был бы уже годик. Однажды утром, стоя в душевой кабине кемпинга с закрытыми глазами, я увидела и услышала ее – так живо, словно она и вправду заглянула на минутку. Она была совсем реальной, настоящей, и у нее были мои глаза: пухлая малышка с каштановыми волосами в красном вельветовом комбинезончике. Я чувствовала рубчик ткани, вдыхала запах Виты Мэри. Она сделала шажок и с размаху села на попу с удивленным видом. Я подставила лицо струям воды и, прислонившись к стене, громко расхохоталась. Кто послал мне этот подарок? Мама? Бог? Сама Вита Мэри?

На обратном пути домой через Нью-Мехико, Арканзас и Теннеси я едва замечала все вокруг, стремясь к тому, что ждало впереди. Я снова начну копить на дом, решила я, как только мы оплатим счета за поездку. Мы с Данте сможем приобрести собственное жилье к восемьдесят первому или восемьдесят второму году, а через годик и завести ребенка. Поездка по Америке снята, слава Богу, с повестки дня, и первое сентября не за горами.

«Дорогая бабушка!

Просто не верится, что я повидала почти всю страну. А помнишь, в старших классах я боялась даже выходить из комнаты? Хочется столько тебе рассказать – это никак не уместить на открытке. Осенью мы приедем в гости, и я привезу все наши фотографии. Мы с Данте счастливы, у нас все хорошо.

С любовью,

Д.».

Когда мы проезжали знак «Новая Англия и Восток», Данте со вздохом сказал, как он рад раз и навсегда покончить с домом.

– Странно как-то выражаешься, – заметила я.

У Данте на щеках заходили желваки, а пальцы чуть не продавили руль.

В Монпелье мы приехали к вечеру. Улицы парили, блестя от недавнего дождя, который мы не застали. Запах родного дома, пусть даже квартира и простояла закрытой три недели, показался мне приятным. Я бросилась к Данте, который внес наши чемоданы.

– Я люблю тебя, дорогой! – воскликнула я, стиснув его в объятиях. – Спасибо за поездку!

– Жаль, что она закончилась, – сказал он.

Позже, перебирая почту, газеты и циркуляры к новому учебному году, я сказала:

– Ну, еще восемь дней у тебя и два у меня, и снова к станку.

– Ага, – откликнулся Данте.

Он схватил ключи от фургона и скрылся в ночи.

В первый раз у Данте тоже появились секреты. Вернее, один большой секрет, которому было уже три месяца.

– Пожалуй, пора тебе признаться, – сказал он, когда я вернулась, купив ему одежду к началу учебного года. Он стоял и не брал у меня пакет с двумя новыми рубашками.

– В чем?

– Я потерял работу.

– Как потерял? – У меня перехватило дыхание, и я опустилась на стул. – В каком смысле потерял?

– Меня уволили. В июне.

– В июне?! Почему же ты… Что произошло?

Он сел и закрыл лицо руками.

– Это все Ив Даунс со своим родительским комитетом. Они добились моего увольнения.

– Данте, я все равно не…

– Я же сразу сказал, помнишь? Что он меня уволит, дай только повод. – Данте размазывал слезы по лицу. – Я хотел уехать подальше, чтобы защитить тебя от сплетен – ты же как в аквариуме работаешь… Но я больше не могу держать все в себе. Это мне всю поездку изгадило.

Я взяла его за руку и крепко стиснула, чтобы у меня самой перестали дрожать руки.

– Хорошо, – проговорила я, – хорошо. – Я глубоко дышала. – Какие сплетни?

– Ну, помнишь ту девочку, Шейлу? Она у меня два года назад американскую литературу изучала? Весной она заканчивала школу и часто подходила ко мне поговорить о своих проблемах. В последний день занятий я сидел в классе, проверял экзаменационные работы, и вдруг она входит. На часах было полчетвертого, без четверти четыре – вот я и думал, что в здании больше никого не осталось. Она сказала, что хочет поговорить. Проблемы с бойфрендом, она не знает, как поступить. Ну, мы поехали в Барр, на карьер.

– Вдвоем?

– Я устал проверять контрольные, – вспылил Данте. – Мне хотелось на воздух. Мы просто поехали поговорить.

– Что было потом?

Он поднял голову.

– Что было? – повторил он. – А какую версию тебе рассказать – мою или этой козы из родительского комитета, которая только через неделю решила заявить о том факте, которому она стала свидетельницей? – Он горько засмеялся: – Неужели я сказал «факт»? Я имел в виду вымысел.

Мне хотелось сейчас оказаться с ним в фургоне за тысячу миль от того, что приходилось выслушивать.

– Что она сказала?

– Что я злоупотребил священным доверием.