очень доволен. Она, как выяснилось, читала его книги, и мысль об их с Уэллсом кровном родстве показалась ей «привлекательной и романтичной». «Она произвела на меня впечатление работящей и в меру честолюбивой молодой женщины с хорошим характером… Я не думаю, что мы вправе ждать настоящего дочернего чувства от существа, которое сперва увидели грудным ребенком, а потом уже взрослой женщиной, но моя дочь для меня — дорогая и очень расположенная ко мне племянница, и всякий раз, когда она оказывается в Лондоне, мы с ней ходим в рестораны и в театр».

Другую версию сообщает побочный сын Уэллса Энтони Уэст. Конечно, его книгу нельзя даже назвать «не очень надежной». Она поразительно ненадежна. Порою создается впечатление, будто автор органически неспособен привести хоть одну верную дату, а иные беседы, в свое время от слова до слова зафиксированные, он передает с такой вольностью и так непохоже на правду, словно не верит в способность читателя протянуть руку к полке, взять нужную книгу и посмотреть, как все обстояло в действительности. Однако кое-где к нему все же стоит прислушаться — особенно в тех случаях, когда он опирается на собственные воспоминания.

Так вот, по его словам, дело обстояло несколько иначе. В 1932 году умер Пембер Ривс (дата, разумеется, проверена), и Уэллс в том же году повинился в автобиографии в любовной связи с Эмбер Ривс (чистейшей воды выдумка: и автобиография написана позже, и Эмбер в ней не упоминается). Затем он через общего знакомого стал убеждать Бланко Уайта в необходимости открыть Анне-Джейн правду о ее происхождении. Тот согласился, но она восприняла эту новость очень болезненно — она привыкла считать своим отцом Бланко Уайта, любила его, он был ее духовной опорой. Все же она согласилась встретиться с Уэллсом, но, приехав к нему, увидела перед собой совершенно чужого и не очень-то ей симпатичного человека. Она знала, что он ждет от нее дочерней любви, но была неспособна на это чувство. А Уэллс этого не понял. Во всяком случае — понял не сразу. Им тогда владела идея перезнакомить всех своих детей, и он устроил встречу Анны-Джейн с Энтони.

Когда Энтони приехал к отцу «на чай» в неуютную квартиру, которую тот снимал тогда неподалеку от станции метро Бейкер-стрит, Анна-Джейн уже была там, и, поздоровавшись, они обнаружили, что говорить им, собственно, не о чем. За столом сидели три чужих человека, и один из них, тот, что постарше, изо всех сил старался развлечь компанию. Удавалось это ему с большим трудом. Он держался так, словно попал в небольшой зверинец и только ждал, какой зверь его первым укусит. Всем было неловко. Но хуже всех понимал, что происходит, сам Герберт Уэллс. Он не мог представить себе, что своей дочери просто не нравится. Со временем он это понял — с большим огорчением.

Что заставляет поверить рассказу Уэста? Прежде всего то, что он своего отца обожал и всегда сообщал только то, что говорило в его пользу. Биографию Уэллса он, следует повторить, написал апологетическую, и если сам чем-то подорвал к ней доверие, то просто по своей умственной неорганизованности, очень, кстати, его отца огорчавшей. Конечно, он мог ревновать Анну-Джейн к отцу, но это предположение все-таки лучше откинуть. И потому, что у Энтони Уэста не было и намека на ревность, когда речь шла о законных детях отца, и потому еще, что сам Уэллс не слишком настаивал на своей духовной близости с дочерью. В данном случае Энтони Уэст, очевидно, рассказал чистую правду.

Но мы забежали далеко вперед, в начало 30-х годов, и речь у нас пошла не столько о любви Уэллса к Эмбер, сколько, как принято было говорить в прошлом веке, «о последствиях этой любви». Впрочем, эта любовь имела более близкие последствия. Уже в 90-е годы. Ибо после скандала с Эмбер Уэллсу пришлось покинуть Фабианское общество. Разумеется, все это были «дела семейные», но разве Фабианское общество не было в известном смысле семейной организацией?

Не следует думать, однако, что после этого у Герберта Уэллса исчезла потребность заявить о себе как о самостоятельной политической фигуре и оказывать прямое влияние на ход государственных дел. Но он был политическим неудачником. В самом начале 1922 года он вступил в лейбористскую партию, но еще до этого под напором Гарольда Ласки и других видных деятелей социалистического движения (включая супругов Уэбб) согласился выставить свою кандидатуру в парламент от Лондонского университета. На выборах он из всех кандидатов получил наименьшее количество голосов. Год спустя пало консервативное правительство, были назначены новые выборы, и Уэллс снова выставил свою кандидатуру. Он опять провалился. Да и в период между 1908 годом, когда ему пришлось покинуть Фабианское общество, и двумя провалами на парламентских выборах он несколько раз пытался выйти на авансцену политики, однако безрезультатно. Как он ни влиял на умы, непосредственных политических успехов это ему не приносило.

Из всех его неудач первая, разумеется, легче всего объяснима. Он сам себе навредил, сколько мог. И слабыми выступлениями, и любовными приключениями. Но была еще одна причина, заслуживающая совсем другого отношения. Он не мог сосредоточиться как следует на партийной борьбе еще и потому, что был писателем. Все эти годы он продолжал писать. Много. И очень неплохо. Ведь тогда именно вышли романы «В дни кометы», уронивший его в глазах современников, но потом воспринятый куда благожелательнее, и «Война в воздухе», причем эти два романа составили лишь малую часть им написанного. После 1901 года он не только уходил от «уэллсовской» фантастики к «жюль-верновской», но и вообще от фантастики к бытовому роману. Совсем расстаться с фантастикой он ни тогда, ни потом не смог, однако самые честолюбивые его литературные упования были теперь связаны не с нею. Очень много надежд возлагал он на роман «Киппс» (1905), который и в самом деле остался своеобразной «малой классикой» английской литературы (в Англии и сейчас нетрудно встретить людей, только «Киппса» из всего Уэллса и читавших), но дался он ему с таким трудом, потребовал таких сокращений и так его по-писательски не удовлетворил, что в глубине души он не очень его любил, хотя и многому в нем не мог не радоваться. Прежде всего тому, что одним из первых дал такой подробный портрет «маленького человека».

Конечно, назвать «Киппса» литературным шедевром значило бы отклониться от истины. Нельзя не заметить искусственность его построения. Воспитанный в семье мелкого лавочника, Киппс в один прекрасный день узнает о своем «более высоком происхождении», получает наследство, дающее ему возможность проникнуть в иной круг,