За следующие несколько недель Джоан рассказала мне, что ее изнасиловал парень ее матери, когда она была в первом-втором классе.

Эти случаи вызывали у нее замешательство и чувство отвращения, и после этого она больше не желала иметь ничего общего со своим очередным любовником.

Подобно Мэрилин из восьмой главы, Джоан сказала мне, что научилась исчезать, когда ее насиловали – она парила над комнатой, словной это происходило не с ней, а с какой-то другой девочкой. Вытолкнув из головы воспоминания о сексуальном насилии, она смогла вести нормальную школьную жизнь – ходила на ночевки к одноклассницам, заводила подружек, занималась командными видами спорта. Трудности начались в подростковые годы, когда она стала относиться с холодным презрением ко всем мальчикам, которые относились к ней хорошо, и иногда занималась сексом с теми, кто вызывал у нее чувство отвращения и стыда. Она сказала, что булимия заменяла ей оргазмы, а от секса с мужем ее тошнило. Хотя конкретные воспоминания о сексуальном насилии были у нее отделены (диссоциированы), она, сама того не ведая, продолжала их воспроизводить.

Я не пытался ей объяснить, почему она чувствовала себя такой злой, виноватой или закрытой – она уже считала себя испорченным товаром. В психотерапии, как и в переработке воспоминаний, ключевую роль играет раскачивание – постепенный подход, описанный в тринадцатой главе. Чтобы Джоан могла разобраться со своими страданиями и болью, нам нужно было заручиться помощью ее внутренней силы и любви – только так она могла исцелиться.

Для этого ей нужно было сфокусироваться на своих многочисленных внутренних ресурсах, напоминая себе, что я не могу предоставить ей любви и заботы, которых она была лишена в детстве. Любой психотерапевт, учитель или наставник, пытающийся заполнить пустоту, связанную с лишениями в детстве, у своего пациента или ученика, неизбежно сталкивается с одной и той же проблемой: он оказывается не тем человеком, не в том месте и не в то время. Психотерапия должна была сосредоточиться на отношениях Джоан с разными частями ее «Я», а не со мной.

По мере продвижения лечения Джоан мы выявили много разных субличностей, которые были у руля в различное время: агрессивного ребенка, который устраивал истерики, распутного подростка, субличность с суицидальными наклонностями, одержимого управляющего, жеманного моралиста и так далее.

Некоторые управляющие бывают агрессивными, подобно критику Джоан, в то время как другие стремятся во всем к совершенству и ведут себя сдержанно, стараясь привлекать поменьше внимания. Они говорят, чтобы мы не обращали внимания на происходящее, и призывают нас быть пассивными, чтобы избежать риска. Внутренние управляющие также контролируют доступ к эмоциям, чтобы система «Я» не оказалась перегруженной.

На то, чтобы сохранять контроль над системой, уходит огромное количество энергии. Любая попытка флирта может активировать сразу несколько частей одновременно: одна испытывает сильное сексуальное возбуждение, другая наполнена ненавистью к себе, а третья режет себя, чтобы разрядить обстановку. Другие управляющие придумывают какие-то одержимости и способы отвлечь внимание, либо вовсе отрицают реальность происходящего. Как бы то ни было, к каждой такой части следует относиться, как к внутреннему защитнику, удерживающему важную оборонительную позицию. На управляющих ложится огромная ответственность, которая зачастую оказывается им не по зубам.

Некоторые управляющие крайне толковые. Многие из моих пациентов занимают ответственные должности, блестяще справляются со своими обязанностями и становятся чудесными и внимательными родителями. Придирчивый управляющий Джоан определенно способствовал ее успеху как офтальмолога. Среди моих пациентов было немало весьма толковых учителей и медсестер. Хотя некоторым из коллег они могут показаться немного отстраненными или замкнутыми, они наверняка были бы потрясены, узнав, что их образцовые сослуживцы занимаются самоповреждением, страдают от расстройств питания или же имеют экстравагантные сексуальные наклонности.

Постепенно Джоан начала понимать, что противоречивые чувства или мысли – это совершенно нормально, что придало ей больше уверенности. Если раньше ей казалось, что ненависть поглотила всю ее сущность, то теперь поняла, что лишь часть ее была парализована ею.

Я предположил, что эта часть хранит в себе основные воспоминания о пережитом насилии, и решил в тот раз не давить на нее. Она покинула мой кабинет подавленной и отчужденной.

На следующий день она опустошила свой холодильник, после чего несколько раз вызывала у себя рвоту. Придя ко мне в кабинет в следующий раз, она заявила, что хочет убить себя, и была удивлена моему искреннему любопытству, а также тому, что я не стал осуждать ее ни за булимию, ни за суицидальные наклонности. Когда я спросил у Джоан, какие ее части в этом замешаны, вернулся критик, выпалив: «Она отвратительна». Когда она попросила эту часть отступить, следующая часть сказала: «Никто никогда меня не полюбит», после чего снова вышел критик, заявивший, что лучший способ ей помочь – это не обращать внимания на весь этот шум и просто увеличить дозу лекарств.

Очевидно, эти управляющие, стремясь защитить ее уязвимые части, причиняли ей еще больше вреда. Так что я продолжил спрашивать их, что, как им кажется, произойдет, если они отступят в сторону. Джоан отвечала: «Люди будут меня ненавидеть» и «Я окажусь совсем одна и на улице». За этим последовало воспоминание: ее мать говорила ей, что если она не будет слушаться, то ее отдадут в приют и она больше никогда не увидится со своими сестрами и собакой. Когда я спросил, что она чувствует по отношению к этой напуганной девочке внутри нее, она заплакала и сказала, что ей ее жалко. Теперь ее «Я» вернулось, и я был уверен, что мы успокоили ее систему, однако, как оказалось, с этим сеансом я поторопился.

На следующей неделе Джоан не пришла на прием. Мы активировали ее «изгнанных», и ее «пожарные» разбушевались. Как она рассказала мне потом, вечером после нашего предыдущего сеанса, на котором мы обсуждали ее страх попасть в приют, ей казалось, что она вот-вот выйдет из себя. Она отправилась в бар и подцепила там парня. Вернувшись домой поздно, пьяной и лохматой, она отказалась разговаривать с мужем и завалилась спать. На следующее утро она вела себя так, будто ничего не случилось.