Однажды он рассказал мне, что всю свою взрослую жизнь пытался отпустить прошлое, и обратил внимание на иронию того, что для этого ему нужно было сначала с ним сблизиться.

Одно дело – перерабатывать воспоминания о пережитой травме, однако совершенно другое – посмотреть в лицо внутренней пустоте, образовавшейся в душе из-за того, что человека отвергли, не замечали, не позволяли ему говорить правду. Если глаза родителей никогда не загорались при взгляде на своего ребенка, то ему неоткуда узнать, каково это – быть любимым и дорогим сердцу. Придя из непостижимого мира, где господствовали замалчивание и страх, практически невозможно подобрать слова, чтобы описать пережитое. Человеку, который рос нежеланным, до которого никому в детстве не было дела, крайне тяжело выработать у себя внутреннее чувство принадлежности и самоуважения.

Исследование, проведенное Джуди Херман, Крисом Перри и мной (см. девятую главу), показало, что для людей, которые чувствовали себя нежеланными в детстве, а также тех, кто в детстве ни с кем рядом не чувствовал себя защищенным, традиционная психотерапия оказывается малоэффективной – возможно, потому что они не могут активировать старые воспоминания о том, каково это, когда о тебе заботятся.

Я вижу это даже в самых старательных своих пациентах. Как бы усердно они ни сотрудничали в ходе психотерапии, какими бы ни были их личные и профессиональные достижения, им не стереть опустошительные воспоминания о матери, которая была слишком подавленной, чтобы их замечать, либо об отце, который относился к ним так, словно жалел, что они вообще появились на свет. Было очевидно, что для кардинального изменения своей жизни им необходимо поменять эти внутренние карты мира. Но как это сделать? Как помочь людям ощутить внутри чувства, которых не было у них в детстве?

Намек на возможный ответ появился у меня, когда я посетил учредительную конференцию Американской ассоциации телесно-ориентированной психиатрии в июне 1994 года в небольшом колледже в Беверли на скалистом массачусетском побережье. Забавно, что меня пригласили, чтобы представить современную психиатрию и выступить с докладом на тему использования снимков мозга для визуализации психических состояний. Стоило мне, однако, зайти в фойе, где пили кофе собравшиеся участники, как я осознал, что эти люди совсем не походили на тех, что я обычно встречал на собраниях по психотерапии или психофармакологии. Их манера общения между собой, их позы и жесты излучали жизненную энергию и вовлеченность – это была та самая физическая взаимность, что лежит в основе подстройки.

Вскоре я завел разговор с Альбертом Пессо, коренастым мужчиной за семьдесят, который раньше был танцором в танцевальной компании Марты Грэм. Сквозь его густые брови проступали доброта и уверенность. Он сообщил мне, что нашел способ кардинально изменить отношение людей со своей внутренней сущностью, своим соматическим «Я». Его энтузиазм был заразительным, однако я отнесся скептически и спросил, уверен ли он, что может изменить настройки миндалевидного тела. Совершенно не обеспокоенный тем фактом, что никто до сих пор формально не проверял его методику, он с уверенностью заверил, что действительно может это сделать.

Пессо собирался провести сеанс психомоторной терапии и предложил мне принять в нем участие. То, что я увидел, не было похоже ни на одно групповое занятие, на которых мне приходилось бывать прежде. Он сел на табурет напротив женщины по имени Нэнси, которую он называл «протагонистом», в то время как остальные участники расселись на подушках вокруг них. Затем он предложил Нэнси рассказать о том, что ее беспокоит, время от времени используя паузы в ее рассказе, чтобы «засвидетельствовать» ее наблюдения – например, «Свидетель видит, как вы падаете духом, когда рассказываете, как из вашей семьи ушел отец». Я был впечатлен тем, как внимательно он отслеживал малейшие изменения в положении ее тела, выражении лица, интонации голоса и взгляде, невербально выражающих ее эмоции (в психомоторной терапии это называется «микроотслеживанием»).

Каждый раз, когда Пессо делал «свидетельское заявление», лицо и тело Нэнси немного расслаблялись, словно ее успокаивало то, что ее слушали и воспринимали всерьез. Ее тихие комментарии, казалось, придавали ей смелости продолжать свой рассказ, копая все глубже. Когда Нэнси заплакала, Пессо заметил, что никто не должен выносить столько боли в одиночку, и предложил ей выбрать кого-нибудь, чтобы он сел рядом с ней (он называл такого человека «контактным лицом»). Нэнси кивнула и, внимательно осмотрев комнату, указала на женщину средних лет с добрым лицом. Пессо спросил у Нэнси, куда бы она хотела усадить контактное лицо. «Прямо сюда», – решительно сказала Нэнси, указывая на подушку справа от нее.

Я был восхищен увиденным. Люди обрабатывают информацию об относительном положении в пространстве в правом полушарии мозга, и наши исследования по нейровизуализации показали, что основные отпечатки травмы также находятся в правом полушарии (см. третью главу). Забота, неодобрение, безразличие – все это передается прежде всего через выражение лица, интонацию голоса и физические движения. Согласно нашим самым последним исследованиям, вплоть до девяносто процентов общения между людьми приходится на обрабатываемое правым полушарием невербальное взаимодействие (2), и именно на это, казалось, делался упор в методике Пессо. Сеанс продолжился, и я был потрясен тем, как присутствие контактного лица, казалось, помогает Нэнси справляться с болезненными переживаниями, которые она ворошила (3).

Самым же необычным, пожалуй, было то, как Пессо рисовал картину – или, как он это называл, «структуру» – прошлого протагониста. По мере того, как протагонист вел свое повествование, других участников просили играть роли важных людей в его жизни – таких как родители и другие члены семьи, – чтобы его внутренний мир начал приобретать форму в трехмерном пространстве.

После проигрывания этих воображаемых сценариев люди испытывали явное физическое и эмоциональное облегчение. Неужели эта методика могла наложить отпечатки защищенности и комфорта рядом со следами ужаса и одиночества спустя десятилетия после того, как мозг и разум были трансформированы ими?

Заинтригованный многообещающей работой Пессо, я с радостью принял его приглашение посетить его фермерский домик на вершине холма на юге Нью-Гэмпшира. После обеда под тенью древнего дуба Альфред предложил мне пройти в его обитый красной вагонкой сарай, который он превратил в студию, чтобы провести сеанс по его методике. Я немало лет сам занимался с психотерапевтом, так что не ожидал каких-то серьезных откровений. Я был успешным профессионалом за сорок со своей собственной семьей, который воспринимал своих родителей как двух пожилых людей, пытавшихся провести достойную старость. Уж точно у меня и в мыслях не было, что они по-прежнему могут оказывать на меня какое-то значительное влияние.