вашу программу разика в полтора. А то у них все хорошо. Даже премии получают за перевыполнение. Здесь легко их получить, но так же легко получить и по шапке. Случайность. Стихия. Самотек!

— А что за история случилась на Белоснежном ключе?

— Неужели известно в крае?

— Да нет. Я слышал в дороге от старателей. А потом произошла непредвиденная встреча с самим смотрителем Пласкеевым. Третьего дня.

— А ну, давай, рассказывай. Ты ведь работал с ним на бодайбинских, кажется.

Мигалов кивнул головой. Оба опять закурили.

— Мы на перевал через сопку поднимаемся, а с перевала кто-то спускается. Свернули с дороги в снег, по хомут лошади, и стоят. Знаешь ведь, каково встретиться с обозом. Если бы в оба конца на север и на юг шли обозы — были бы настоящие драки: кому свертывать, неизвестно. Да и так, впрочем, дерутся, бывает. Я на передней ехал. Поравнялся. Гляжу — знакомый человек, а по бокам — военные. По его физиономии сразу догадался, в чем дело. Представляешь, сидит прямо, по-смотрительски; как будто не узнал. Я слез. Близко не подпускают. Хотелось поближе посмотреть на него, — я ведь его хорошо знаю, — что-нибудь изменилось в его физиономии или такая же осталась, какая была, — поджатая, сухая, запертая на внутренний замок? Хотя по физиономии, по глазам видно, что остался таким же. Я спрашиваю: «Федор Иванович, неужели не узнаете меня?» Он, знаешь, что сказал? Точно помню, даже не переставлю слова. «Мы с тобой, Мигалов, наверное, если сто лет проживем, друг друга узнаем». Я говорю: «Почему же?» «Потому, что останемся такими же». «Постареем, говорю, поседеем», «А не изменимся», — изволил сказать он и отвернулся. Надоело ему разговаривать со мной по-пустому. Деловой человек, служака. Должен тебе сказать — твердый тип. Настоящий стопроцентный вредитель. Ехал я потом и думал: что ему нужно, чего он добивается, на кой черт ему нужны прежние владельцы или концессионеры? А вот поди ты, тверд на своем, убежден в чем-то. Какие воспитывались надежные кадры… Оглянулся, все стоят сани черной точечкой в снегу, а наш транспорт идет мимо, и нет ему конца. Ну, хоть такая встреча убедила бы его. Черта с два! Сидит прямо, поджал губы, нащетинился, как волк.

Шепетов молчал долго. Наконец, задумчиво сказал:

— Да. Именно нащетинился. Ну, спать. Я не разговариваю больше. Имей в виду — тебе надо отдохнуть. Я-то дома сидел.

И хотя решительно повернулся к стене, все же оба долго не могли уснуть. То Мигалов возился, то сам не мог удержаться, чтобы не закурить, потихоньку чиркнув спичкой по коробке.

12

В Мишкином бараке в вечер прибытия транспорта тоже долго не спали. Встречать ходили все, кроме Лидии, — помешало какое-то странное неприятное чувство. Когда все вернулись и наперебой рассказывали — особенно Мишка, — она продолжала сидеть в сторонке, не принимала участия в общем оживленном разговоре. То, что Мигалов явился на Алдан, как будто нисколько не обрадовало ее. И ни капельки не испытывала радости от того, что Николай взлетел так высоко, что о нем только и слышно в парткоме и в Алданзолото и вот тут в бараке. Они теперь далеки друг от друга не только оттого, что когда-то разорвалась их жизнь, их теперь разделяла новая стена, по одну сторону которой надпись — большой, по другую — малюсенький. Мишка угадывал настроение Лидии и подшучивал над ее надутым лицом. Подсаживался к ней и начинал рассказывать, какой был транспорт, какие грузы, сколько верблюдов, лошадей, наверное, рояль привезли для нардома, — ящик большой видел, очень подходящий для рояля, — но она в ответ деланно зевала и советовала ложиться спать.

— Дуришь, Лида. Неужели тебе неинтересно? Сколько, наверное, новостей привез Мигалыч. Завтра доклад, пожалуй, сделает на активе.

— Как бы не сделал!

И в самом деле, на следующий день никакого доклада не было нигде. Лидия не удержалась и с кривой улыбкой подтрунила в отместку над восторгами Мишки. Она просидела безвыходно у себя в отделе и до того изнервничалась, что малейший стук заставлял ее вздрагивать, словно вот-вот войдет Николай, прежний, совсем такой, каким его знала. Не самой же, действительно, бежать разыскивать его. Но входили разные люди, много людей, только не он. Не пыталась спросить, даже отворачивалась, когда заговаривали с ней о нем.

— Товарищи, можно в другом месте обсуждать новости, мешаете работать! — сердилась она.

Так прошел первый день.

В конце второго дня ворвались Мишка и Поля, чтобы специально сообщить:

— Мигалов остановился у Шепетова. Говорят, всю ночь сидели, не спали.

— Ну и превосходно, мне-то какое дело — спали они или не спали. Вы, ребята, совсем спятили с ума. Вот необыкновенная радость — всю ночь не спали!

— А ты не рада?

Поля обняла ее за плечи.

— Ты, Лида, слишком требовательна. Наверное, он еще не опомнился с дороги. Слышала, что было на Эвотинском перевале?

Лидия порывисто спросила:

— Что случилось?

Поля пыталась рассказать, но Мишка тащил ее от стола.

— Не рассказывай, раз ей неинтересно.

Поля передала слух о том, как на вершине Эвоты транспорт не попал на дорогу, заблудился и вдруг начал вязнуть в сугробы, насыпанные на стланик — ползучий кедровник. Деревья, растущие в лежачем положении, под своими лапчатыми ветвями сохранили пустоту, в нее-то и начали проваливаться верблюды и лошади. Была ночь, хотя и лунная. Мела поземка. Оставить животных в снегу нельзя, засыплет да и замерзнуть могут без движения. Некоторые возчики отморозили руки и ноги. Мигалов — пальцы на левой руке. Но, говорят, обойдется, благополучно.

— Да ничего подобного. Говорят, что отнять придется руку, — принялся снова дурить Мишка. — Голову еще, говорят, отморозил. Как будешь с ним теперь разговаривать?

Лидия торопливо собрала бумаги со стола. Поля притихла, попросила остаться на минутку, если есть время. В пальто, надетом на один рукав, Лидия присела на табурет и, не скрывая нетерпения, ждала. Очень хотелось выйти на улицу, побродить, — взглянуть на остатки нашумевшего транспорта, который не пошла смотреть из-за смешного каприза. Поля вдруг пошла к двери.

— Подожди, куда же ты? Хотела что-то сказать, а сама удираешь. — Лидия удержала ее за руку. — Давай, что у тебя?

— Да нет же, я так. Пустяки. Ступай, пожалуйста.

— Ты что, обиделась? Могу раздеться, изволь.

Поля явно колебалась, наконец решилась:

— Вот в чем дело. Петю опять перевели на Незаметный. Ты, может быть, иначе смотришь, но я хочу тебя попросить — будь с ним… ну, как тебе это объяснить, не знаю уж, ну, поласковее, что ли… Одним словом, не надо отталкивать его. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Он сам поймет, что не имеет