Она не приехала. Помню, с горя (да, с горя!) я отправился к цыганам – в знаменитый «Яр» (ресторан). Он находился в самом начале Петровского парка, там, где начиналось шоссе, ведущее из Москвы в Петербург.

Недалеко стоял и Петровский замок, где жили перед коронацией в Кремле московские цари.

В 1918 году, в дни Красного террора, в Петровском парке публично расстреливали аристократов…

Тогда же вокруг парка жили великие цыганские певцы, певшие и плясавшие в двух знаменитых московских ресторанах – «Яре» и «Стрельне». Я любил «Яр» – его зимний сад, раскинувшийся под куполом, пальмы, искусственные гроты. Из этих гротов по тропиночке неслись к столикам удалые официанты…

В тот канувший в Лету жаркий летний вечер 1880 года в «Яре» выступал знаменитый цыганский хор. Я много пил… Потом занял кабинет – после одиннадцати хор пел только в кабинетах.

Перед огромным столом, за которым я сидел один, выстроились певцы. И затянули традиционную – «За дружеской беседою, коль пир идет кругом, заветам дедов следуя, мы песню вам споем…»

Цыгане не пьют во время работы, я напивался один, под безумную цыганскую пляску… Мчались вокруг монисты, юбки, косы… Мне приглянулась высокая красавица цыганка. Иссиня-черная грива волос напоминала, сводила с ума. Никогда не думал, что так гибельно, грешно привяжусь к телу женщины.

Я щедро заплатил и попросил петь одну ее… Хор ушел, но с ней осталась мать – так положено. Запела, заплясала, и комната пошла кругом… Мать судорожно, безумно била в бубен.

«Можешь?» – умоляли мои пьяные глаза.

«Могу, еще как могу!» – отвечало верткое тело, кружившееся передо мной.

Я уже был пьян, спросил грубо:

– Поедешь со мной?

А она, все так же хохоча, кружась, показывала острые зубки:

– На край света поехала бы, да не могу. Милы-ы-ый… Краси-и-ивый!.. Поедем лучше с нами в табор, коли я тебе мила. Но шалить с тобой не буду, а то влюблюсь и зарежу. Или сама, или любовничек мой, цыган, – шептала она и хохотала.

Помню, захохотал и я:

– Далось вам всем убивать меня! Поехали в табор!

«Табором» назывались тогда квартиры, где жили цыгане.

…Официанты понесли на улицу корзины с холодной закуской, вином, фруктами и посудой. Я вышел. Грузили все это на лихача. Я расплатился щедро – все кланялись.

Именно тогда откуда-то явился веселый хохочущий офицер-гусар и с ним некто черный в мужицкой поддевке с кавказским ремешком.

Я влез в экипаж, удивляясь, что так опьянел…

И тотчас у моего экипажа появились тот веселый офицер и другой, в поддевке.

– Захватишь нас, любезнейший?

И не успел ответить, как они сидели со мной в карете!

Картинка плавно, весело ходила, плясала перед глазами…

Я вознице:

– Поехали!

Мы тронулись. И вдруг офицер зашептал:

– Куда едешь, глупый, ждет тебя ненаглядная в гостинице… Любит тебя, дурака…

Я не успел ответить, как кавказец уже прокричал кучеру:

– А ну, Ванька, гони в «Гранд-Отель»!

Полетела тройка, и с ней полетел я – в сладкое небытие.

Я очнулся. Мы стояли у «Гранд-Отеля». Опьянение прошло. Я был свеж и чувствовал себя отдохнувшим…

Кучер сидел на козлах.

– Изволили выспаться, ваше благородие?

– Давно мы тут?

– Три часа…

– Ты чего ж не разбудил?!

– Баре, которые с вами были, беспокоить не велели.

– А где баре эти?

– Ушли.

(Я ощупал бумажник – цел, к моему изумлению.)

– А потом полиция приехала, много полиции, – сказал кучер. – Говорят, барыня молодая в гостинице померла…

Я бросился в отель. И вправду, всюду была полиция. Ходили перепуганные постояльцы.

Выяснил – застрелилась молодая дама на третьем этаже.

Она лежала на кровати… совершенно как живая. Выстрел попал точнехонько в сердце. Кровь проступила через белый пеньюар.

Я представился следователю. Стараясь говорить строго, спросил, что произошло.

– По первому взгляду самоубийство. Но если по первому очень явное самоубийство, то часто по второму – скрытое убийство… Вы знали эту женщину, князь?

– Нет, просто заметил ее днем в холле – уж больно хороша.

– Истинно хороша, князь. Это вы отметили точно. А то, что видели её днем, – неточно. Покойная въехала в отель только поздно вечером.

– Может, приходила к кому-то?..

Он долго смотрел на меня. Я выдержал его взгляд.

– В её сумочке осталась крупная сумма денег. Если ее убили, то не из-за денег… Вы не будете возражать, князь, если я вас потревожу?..

– Вы думаете, я вам могу помочь?

– Мне отчего-то кажется, сможете, – он усмехнулся.

Всю ночь она мне снилась… Она была со мной. Я шептал ей: «Твоя краса, твои страданья исчезли в урне гробовой, а с ними поцелуй свиданья… Но жду его; он за тобой…» Она наклонялась надо мной, как всегда, прижимала свои волосы к моим вискам, и они соединяли нас… Глаза в глаза. Я просыпался. И снова засыпал…

Утром постарался спокойно подумать… Итак, вечером она поселилась в моем отеле, куда я позвал ее… Для чего? Чтобы встретиться со мною? Да нет, оказывается, чтобы умереть… Но почему? Может, случилось что-то между двумя безумными – ею и им?..

Что, однако, думал по поводу её смерти мой великий родственник, я так и не узнаю. Он унес это с собой в могилу… Той же ночью он выехал обратно в Петербург.

Вернувшись в столицу, я решил явиться к Кириллову.

Он, естественно, был в курсе всего.

– Вас оставят в покое, я распорядился. Сумасшедшая. Я всегда ждал от нее этого. Неутешны?.. Скольких неутешных таких оставила… Думаю, целый полк. Прости, Господи, и прими душу ее с миром… Впрочем, как говорил кто-то: «Это что за должность у нас такая – покойник, что о нем надо всегда говорить хорошо?» Документов никаких не передала?

– Мне?

– По-моему, с вами беседую.

– Я увидел ее только мертвой.

– Ну да ладно… Выясним, все выясним.

На следующее утро я проснулся от того, что меня кто-то осторожно будил, трогая за плечо. Надо мной склонился мой молодой камердинер. За ним я увидел мундир жандарма…

Мне предъявили распоряжение градоначальника об обыске в моем доме. Выяснилось, что искали мой пистолет. Его нашли и увезли. С ним почему-то мой серый сюртук, пошитый французским портным Дюбу. Мне было велено находиться под домашним арестом…