И он стал частью их волшбы. Конунг никогда не возносил молитв, не просил ничего у Всеотца, не призывал его, просто знал, что все, что бы он ни делал, вершится согласно воле Его. Но если ему уготован путь воина, как же он стал частью этой волшбы? Мысли о несправедливости происходящего мешались с желанием вернуть себе жезл. Пока каменные лики были с ним, они защищали его от этого рунного морока. Сломать руны… Вернуть жезл… Или и скальды, сами не ведая того, воплощают волю Всеотца? Но ведь никогда раньше с ним не случалось ничего подобного…

Внезапно руны в огне, будто гневались, стали наливаться раскаленно-белым, потянулись друг к другу, будто стягивая, сужая круг. Движение их напомнило ему вдруг текущую со склона холма огненную змею, и все его существо захлестнула ненависть.

Квельдульв! Отродье Локи! Оборотень! Он принесет гибель богам и Асгарду!

«Исчадие Локи, волк Жадный, Фенрир, проглотит однажды солнце!» — гулким грохотом прокатились у него в голове слова, принадлежащие могучему витязю, Отцу всех Ратей.

Худой человек, что стоял спиной к нему, передернув плечами, сбросил плащ и медленно-медленно начал поворачиваться.

Он был зол. Опасно зол. Он ощутил, как угодное Одину безумие берсерка, ярость и жажда крови ключом закипают у него внутри, в поисках выхода бьются о ребра. Но на этот раз вместо того, чтобы поддаться им или попытаться раздавить, остающейся еще ясной частью своего разума он принялся стягивать эту ярость, собирать сперва в поток, потом в ручей… Клинок и, наконец, острие копья.

Наконечник его налился сначала алым, потом ослепительно белым, выжигая, казалось, все, к чему бы ни прикоснулся. Сжав зубы, скрипнув ими — просто, чтобы показать ярости, кто здесь хозяин, — Грим призвал к себе руны.

Откликаясь на зов, пробудилась, потекла к нему с огненной стены рунная сила, заполняя оставленную яростью пустоту, распирая его, пока ему не показалось, что сила эта вот-вот разорвет его тело на части.

Окончательно приняв имя Квельдульв, Грим сосредоточился на том, что подразумевали люди, называя его Ночным Волком, и ощутил, как оплывает излишек костей и мяса, чтобы уйти в утоптанную землю. Изменились как будто и связки, и сама кожа. Иная суть, иная жизнь разливалась по преображенным его жилам, мускулам и плоти.

И оборачиваясь к стоящему за ним в огненном круге человеку, понял, что опустит на плащ, — не руки, но покрывшиеся шерстью мощные лапы, что предстанет перед этим человечишком поджарым серебристым волком и почувствует запах его страха. Ужаса, столь плотного, столь вещественного, что стоит только захотеть, и без труда разорвут эту упругую плоть клыки…

Грим крепче стиснул челюсти, удерживая от броска серебристое тело. Любой хищник, видя пред собой врага, бросился бы на него без раздумья… И внезапно из дальнего далека его настиг голос умирающего скальда, голос Глама про прозванию Хромая Секира:

«Твоя ярость. Обуздай ее… не дай ей заполонить мир!» И следом Ванланди: «Даже я не в силах представить себе, с чем придется тебе столкнуться».

По всему телу его будто тысячи крохотных муравьев бежали мурашки, и какое-то не то тянущее, не то сосущее ощущение возникло в затылке. Не обращая внимания на звон в ушах на подкашивающиеся от слабости ноги, Вестмунд не спускал глаз с ненавистного ему сына и внука скальдов. И был прав.

Фенрир-Квельдульв еще оборачивался, а Вес уже успел углядеть отблеск пламени на оскаленных клыках…

Ударив хвостом по складкам сброшенного наземь темного плаща, подобрался в центре круга, изготовился к прыжку поджарый серебристый волк.

«Рази! — эхом полыхнул в разуме Веса боевой клич. — Одину слава!»

И клич этот, и имя Всеотца разом вырвало его изоцепенения. Он не чувствовал больше, просто не оставил в себе места боли, сомнениям или страху. Судьба богов решится сейчас! Но он не чувствовал и радости или груза ответственности на плечах. Только ярость. Страшную, всепожирающую ярость, что поглотила его сознание и толкнула его через грань.

…все выше и выше…

Ярость породила пламя, затмившее даже нелепую, до смешного бессильную охранную стену скальдов. Им ли сдержать его!

…все выше и выше…

Он не знал своего имени, не знал, кто или что он, сознавал лишь, что снизошло на него то, что принадлежит ему по праву, то, что он должен был иметь, чем должен был обладать, владеть волею Отца Ратей и именем Его. И потянувшись за этой силой, чтобы коснуться ее гнева, ее мощи, он коснулся… схватил… Ощутил в руке гладкость полированного древка, тяжесть копья, на котором радостно блеснул серебром наконечник.

…рази…

Наконечник качнулся, сверкнул, засиял, вбирая в себя и свет костров, и блеск в глазах зверя. Потверже уперев ноги, заводя руку с копьем назад, Вес торжествующе рассмеялся. Победитель может позволить себе такую малость! Хохот сотряс его тело, заставив его на мгновение отвести взгляд от волка. Но куда из огня деться Жадному?

Перед глазами его мелькнула вдруг странная картинка из чьего-то — не его ли? — детства, если только было детство у аса.

— Начинай, — скомандовал голос отца.

Будто только он и ждал этих слов, широкоплечий дружинник, что локтем прижимал волчонка к себе, выхватил кинжал и ловко перерезал рыжую глотку. И когда дождем хлынула теплая красная кровь, мальчишка закричал. И продолжал кричать.

Приучающий младшего сына к виду крови сканейский ярл спокойно глядел, как камни старого капища насыщаются кровью.

Красная струйка переливалась через край камня и впитывалась в землю. В темноте гулко падали капли.

…рази…

Конунг Вестмунд стряхнул с себя наваждение, чтобы прикончить врага.

Чтобы увидеть перед собой на фоне пляшущих языков пламени невысокого молодого человека, занесшего для последнего удара Одиново копье с серебряным наконечником. Чтобы вместо воплощения Фенрира увидеть перед собой воплощенного одноглазого Гримнира. Самого себя.

Внезапно ему показалось, что он лежит на голом камне и лба его касается чья-то рука, ласково отбрасывая назад влажные волосы.

Ладонь была прохладной, почти утешающей, как и голос…

— Ничто не происходит без причины, — сказал над ним голос, но принадлежал он не Квельдульву. — Происходящее здесь — не забава, и не пустая прихоть захлебнувшихся властью над рунами стариков. И не месть завистников тому, кто столь юным основал королевство.

Происходящее сейчас — неотъемлемая часть того, что должно быть свершено, дабы восстановить справедливое равновесие, то самое равновесие, что нарушило прямое вмешательство асов в дела Мидгарда. — Говоривший помолчал немного. Способен ли ты понять это? Способен ли понять, что ни в одном из нас нет ненависти к тебе, конунг? Даже во мне, хотя, и, наверное, не без причины, ты почитаешь меня худшим из своих врагов. Мир зиждется на противостоянии порядка силам хаоса и тьмы. Но верно и обратное: Одину надобен Локи.