— Совершенно. Я видел его раньше. А потом, взгляни сама, у него же черты Веса.

— И не только его.

Голос женщины будто дрогнул, странно изменился, в нем послышалось что-то настолько знакомое и желанное, что Вестреду отчаянно захотелось сесть, повернуть голову, хотя бы только отвести от неба взгляд, чтобы увидеть выражение ее лица. Вот перед глазами у него скользнула уже кромка верхушек, отблеск пламени на ободе чьего-то щита… Но сковавший его члены голос не позволил ему шевельнуть и пальцем, даже когда на лоб ему легла сухая горячая ладонь.

— И не только на него. — Ладонь прошла по его лбу, опустилась ниже, закрывая глаза. — И все же не мешает удостовериться.

Смутно знакомый, смутно манящий голос из прошлого стал не по-женски жестким. В грудь ему едва ли не на пол-локтя вошло лезвие секиры, но Вестред не почувствовал боли.

«Он жив, — донеслось до него из непонятного далека. Говоривший был болен, тяжко болен. Слыша удаляющиеся шаги, Вестред позволил себе улыбнуться. Не первый день он питался силой и даром этого воина. — Слышите меня, он жив!»

Оглядывая берег залива, где вновь собрались все воинские дружины Фюрката, чтобы в ритуале вапна такр — ударов рукоятями мечей и секир о щиты — одобрить или осудить решение своего вождя, конунг видел сотни глаз, сонмища лиц, закачавшихся вдруг у него перед глазами. Стоило ему сделать шаг вперед, и он почувствовал, как в нем поднимается что-то незнакомое и отвратительное, рот будто ужасом его наполнился горкой слюной. С мрачной решимостью конунг подавил эти ощущения. Глаза, все эти глаза.

— Ратники… — успел выкрикнуть он, вырывая из ножен меч, чтобы указать им в сторону дальнего леса.

Крепостные башни, деревья, солнце в небе кружились все быстрее и быстрее. К горлу подступала тошнота. Вес непроизвольно согнулся пополам. Его стошнило. Необоримая судорога подбросила его тело, потом еще и еще раз, поднимая его на ноги.

Когда он покатился по заблеванной земле, ряды ратников застыли, воины в недоумении и ужасе уставились на своего вождя.

Откуда-то сзади проталкивался Амунди-травник, за которым спешили остальные скальды.

Лежа, раскинув руки на траве, хватая ртом воздух перед новым позывом, Вес услышал над собой холодно-презрительный голос Хамарскальда:

— Есть одна поговорка, — сказал этот голос. — Когда слабеет вождь, распадается войско. Что еще, скажите на милость, делать дружинам, пока он тут выблевывает себе кишки?

Грим поодаль в ужасе смотрел на корчащуюся у ног ратников фигуру. Не того они ожидали… Почему все пошло наперекосяк?

Голову заполнил странный звон. Квельдульв едва нашел в себе силы дотащиться до берега и рухнул на стену вала, чувствуя, как откуда-то тянется к нему жадная пустота. Дотянулась, схватила. Пустота притягивала к себе, засасывала… Он бился рыбой на крючке, кошкой в петле, человеком с мечом у горла…

…а рукоять была в чужой руке.

…Боль…

Меч вонзился в тело, рассек мышцы, царапнул по ребрам и приблизился к сердцу.

…боль…

Он закричал. Пылинка во чреве пустоты кричала, кричала другим, что ей больно, больно… Он знал, что этого нельзя делать.

Связь оборвалась. Ловушка захлопнулась. Меч разлетелся тысячью осколков. Грима вышвырнуло из бесконечности в бытие, и пересекая какую-то неведомую грань, он услышал вопль Ивара Белого:

— Ловушка Веса!

Вестмунда? Вестреда?

Правда обрушилась на него.

Значит, это вовсе не Карри? И даже не какая-то схожая с ней женщина открыла ворота Рьявенкрика, а просто личина, за которой укрылся сам оборотный эриль?

…боль…

Он лежал лицом вниз. Рот был забит землей и комьями жухлой травы.

Кто-то тряс его за плечо, заставляя подняться.

— Что происходит. Грим? — Голос отца, опиравшегося на плечо Ванланди, был непривычно тревожен, да и сам скальд Фрейя казался белее мела.

Тряхнув головой, Грим, только почувствовав вкус грязи и гари во рту, осознал, что жив.

— Грим, ответь мне! Ты ранен?

Он подумал, что это более чем вероятно. Черная муть перед глазами казалась расцвеченной яркими сполохами. Отцовский голос доносился словно издалека, затуманенный и искаженный гулом в ушах. Даже собственные руки представлялись лишь каким-то нелепым наваждением. Медленно перекатившись набок, он поднялся на локте. И вдруг подобрал ноги, словно готовясь прыгнуть.

Непослушные пальцы впились в землю, другая рука наполовину обнажила кинжал, висевший на поясе. Но врага не было рядом.

— Грим? — вновь повторил Эгиль.

Распрямив ноги, он поднялся, чувствуя, как покалывает в затекших конечностях, как мучительно болит исчезнувший глаз.

Огляделся по сторонам, чтобы увидеть, как уносят в лагерь недвижимое тело конунга.

— Мы ошиблись, — с последней травинкой выплюнул он, и вытер рот тыльной стороной ладони, чтобы тут же поправиться: — Я ошибся.

Но оба старика продолжали глядеть на него в полном недоумении, так что ему пришлось продолжить:

— То или тот, кто владеет Весом, отторг отвар Амунди. Или, может, Локи вновь сыграл со мной дурную шутку. Как бы то ни было, не знаю, что происходит сейчас с Весом, но я получил как бы ответный удар. Мы не сможем обойтись без рун.

Он сделал шаг по направлению к воротам лагеря, споткнулся, и скальдам пришлось поддержать его, чтобы он не упал. Тупая боль железным обручем стянула ему голову. Он до крови закусил губу. Солоновато-железистый вкус крови во рту. Пот струится по лицу, но это уже не испарина ужаса перед той невыносимой пустотой. Он не смел открыть рот, даже чтобы отпустить губу, чтобы позорно не закричать от боли.

Все эти утренние часы дочь Раны Мудрого только и могла, что благословлять всех асов вместе и по отдельности за то, что оставленные на опушке леса под присмотром ирландцев лошади оказались в целости и сохранности. Воспользовавшись сумятицей, царившей в лагере врага, бывшие рабы перерезали сторожей, охранявших франкские табуны, и насмерть перепуганные лошади разбежались по окрестным лесам. За судьбу животных Карри не особенно беспокоилась: нет сомнения, тех, кого не удастся поймать франкам, рано или поздно подберут местные бонды. Однако и, что более важно, отсутствие у франков в настоящее время лошадей даст ее отряду несколько часов и не один десяток саженей дороги, на которые ее люди успеют оторваться от погони.

И все же отряд ее уходил со всей доступной ему скоростью. Впереди, сзади и по бокам колонны ехали на самых свежих лошадях вооруженные воины, готовые в любой момент отразить нежданное нападение. В центре колонны помещались повозки с теми ранеными, кого удалось вынести из лагеря. Гвикка и Бьерн по очереди объезжали колонну, то и дело меняя лошадей, стоило каждой следующей устать под их весом. И тот и другой неумолчными проклятиями погоняли двигаться скорее повозки и усталых дружинников. Скагги, которому стоило немалого труда уговорить Бьерна и Карри, что полученная им рана в плечо не опасна и что он вполне способен удержаться в седле, старался держаться поближе к гаутреку, пересказывая дорогой их с Бьерном приключения в лагере франков.