вышедший в 1868 г., как сигнал к нападению на буддизм. Один из самых жестоких актов этой агрессии произошел весной того же года. Около сорока синтоистских жрецов, связанных со святилищем Хиэ, расположенным у подножия горы Хиэй и подчиняющимся храму Энриакудзи, вооружившись копьями, напали на этот храм и сожгли сотни статуй и сутр. К 1871 г. волна насилия спала. Но к этому времени синтоистские фанатики уничтожили или разграбили сотни тысяч буддийских сутр, картин, статуй, храмовых колоколов и других ритуальных предметов.

Сторонникам государственного синто также пришлось иметь дело с христианством, которое начало возрождаться в эпоху Мэйдзи. Католические священники появились в Эдо и Иокогаме в 1859 г., как только эти города были объявлены открытыми для иностранцев. К своему приятному удивлению, они выяснили, что в отдаленных районах южной части Кюсю до сих пор сохранились общины «тайных христиан». Приблизительно половина от их общего количества, то есть около 30 000 человек, решили вернуться к вновь восстановленной церкви. В 1859 г. в Японию также прибыли представители трех протестантских церквей. В феврале 1873 г. режим Мэйдзи отменил старый запрет на христианскую религию, и после этого миссионеры начали активную работу по поиску новых адептов.

Христианским проповедникам пришлось вести тяжелую борьбу за сердца верующих. Большинство правительственных чиновников холодно относились к чужеземным верованиям. Это нашло свое отражение и в конституции 1889 г. В ней было сказано, что японцы могут пользоваться свободой вероисповедания только «в пределах, не ставящих под угрозу мир и порядок, и если их вера не противоречит их обязанностям в качестве подданных». Синтоизм в своем противодействии христианству использовал такие лозунги, как «Разрушить ересь, поддержать правоверие». Антихристианскую позицию заняли и многие буддисты. Они верили, что ниспровержение христианства поспособствует возрождению буддизма. «Христианская истина является предвзятой и неполной, — писал один известный буддист в 80-е гг. XIX в. — По сравнению с буддийской истиной она выглядит тонким кончиком волоса или затухающим отголоском. Ах, насколько понятна истина буддизма, насколько тускла она в христианстве, подобно звездам, теряющим свой свет на фоне сияния луны. Как я вообще могу сравнивать эти религии как нечто подобное?»{182} Столь масштабное противодействие преодолеть было нелегко. К концу столетия христианами себя считали менее 1 % японцев, из которых 100 000 были католиками, а 30 000 принадлежали к Русской православной церкви.

Правительственная кампания по превращению синто в государственную религию дала неоднозначные результаты. Во-первых, многие простые мужчины и женщины далеко не сразу восприняли новые ритуалы государственного синто. В частности, крестьяне продолжали придерживаться старых традиций. Они с равнодушием встретили новый ритуальный календарь, продолжая активно отмечать традиционные празднества. Подобным образом, даже в конце 1880-х в некоторых крупных провинциальных городах полицейским приходилось напоминать горожанам о необходимости вывешивать флаги во время новых праздников, таких как день рождения императора Мэйдзи, который приходился на 3 февраля.

Более того, буддизм в конце концов пережил все нападки на себя. Несмотря на постановления начала 1870-х, домовладения продолжали поддерживать связи с храмами, которые проводили церемонию погребения, заботились о могилах, а также проводили заупокойные службы. Христианство также дожило до нового столетия. Частично это стало возможным потому, что его адепты были более заметны, чем можно было предполагать, исходя из их малочисленности. Усилия миссионеров, направленные на организацию приютов для сирот, больниц и лепрозориев, привлекали к христианству тех японских реформаторов, которые были озабочены проституцией, нищетой и другими социальными проблемами и которые нашли надежду в христианском послании о милосердии и совершении добрых поступков по отношению к другим людям. Вдобавок в 70—80-е гг. XIX столетия многие церкви открывали средние женские школы, в то время как правительство и не думало этого делать. По этой причине многие японские просветители, такие как Ивамото Ёсихару, Ядзима Кадзико и Накамура Масанао, приняли христианскую веру. Христианами также были основаны некоторые частные колледжи, занимавшие в Японии ведущие позиции. Среди них была школа для женщин Мэйдзи, директором которой была Ивамото, а также Досиса, основанная в Киото в 1875 г. Ниидзима Дзо, которая позже превратилась в первый японский университет совместного обучения.

Безусловно, привилегированное положение синто и перенацеливание святилищ на государственные нужды изменили природу японской религиозности. К концу XIX столетия в тонкостях синтоистского вероучения разбиралось значительно большее число японцев, чем в любое другое время. Постепенно, по мере того как гражданские святилища присоединялись к императорским и национальным во время проведения празднеств, отмеченных в новом ритуальном календаре, богослужения по всей стране стали проводиться по одной и той же модели. Более того, превратив священников в опору руководства Мэйдзи, сторонники государственного синто с успехом вплетали правительственную идеологию в теологию синто. Признание новых религий в качестве легитимных разновидностей синто также оказало влияние на религиозную жизнь многих японцев. Будучи невероятно популярными, различные школы, входившие в состав так называемого сектантского синто, приносили новую государственную идеологию и религиозные воззрения во все районы страны. События первых десятилетий эпохи Мэйдзи отбросили на второй план такие вероучения, как буддизм и христианство, освободив пространство для расширения связей между организованной религией и государством. Это произошло в начале XX в., когда была продемонстрирована возможность того, что религиозная доктрина и государственная идеология могут идти рука об руку, требуя от простых людей подчинения законам и постановлениям правительства.

Вглядываясь в будущее

В августе 1899 г. штатный сотрудник газеты Осака майничи Кикучи Юхо начал публиковать свой роман Оно га цуми («Мой грех»). Труд был завершен им летом следующего года. Роман относился к новому жанру популярной литературы, катэй сосецу. В 90-е гг. XIX в. японцы все в больших масштабах использовали катэй. Этот термин состоял из двух идеограмм, одна из которых обозначала «дом», другая — «сад», выступая в качестве местного эквивалента понятию хому. Таким образом, название нового жанра можно перевести как «романы домовладений», или, более литературно, «домашние романы». Главным героем таких романов была женщина, сюжетом служило описание проблем брачной жизни, а конец обязательно был счастливым. Будучи популярными среди представителей среднего и высшего классов, домашние романы выносили на публичное обсуждение темы, касающиеся семьи, образования и религии, которые столь волновали японцев на рубеже веков.

Запутанный сюжет романа Кикучи все время держал читателя в напряжении. «Мой грех» начинался с соблазнения героини, Тамаки, наивной провинциальной девушки, приехавшей в Токио на учебу в высшей женской школе. После того как она забеременела, ее любовник, студент-медик, который оказывается христианином, бросает ее. В Токио приезжает ее отец, чтобы