учителя не входит вбивание в головы учеников мыслей и идей, предписанных свыше. Вместо этого, считали они, настоящие просветители побуждают студентов к активному участию в образовательном процессе, чтобы по достижении зрелого возраста они становились самостоятельно мыслящими людьми.

Узки Эмори, один из лидеров Движения за народные права, изложил свои идеи в эссе, озаглавленном «Относительно народного образования». Узки, как и многие другие представители левого крыла политического спектра в конце 70-х — начале 80-х гг. XIX в., руководствовался той доктриной, что права человека имеют естественное происхождение. Он верил, что наиболее приемлемый государственный строй будущего будет основываться на концепции народного суверенитета. На его взгляд, совершенно естественным является то, что либеральная система образования, способствующая раскрытию способностей каждого индивидуума, является необходимым, если японцы желают пользоваться своими естественными правами и превратиться в просвещенных участников процесса управления. Таким образом, писал он, главной задачей образования должно быть «поощрение развития врожденных способностей человека в настолько широких масштабах, насколько это возможно». Выражая свои мысли более кратко, он говорил, что «свобода более ценна, чем порядок», и «жизнь, лишенная мудрости, больше напоминает смерть, чем жизнь»{180}.

Философ и историк Миякэ Сэцурэи имел несколько иной взгляд на проблему. Он был противником вестернизации, призывая к развитию культурного национализма, который признавал японцев обладателями собственной национальной сущности. Миякэ, однако, не являлся безоглядным традиционалистом. Наоборот, он обладал широким взглядом на жизнь, обращая внимание на взаимоотношения между «ячейками» — индивидуумом и нацией, — которые сливаются в органический, универсальный человеческий опыт. Во всех живых организмах, пояснял он, каждая ячейка выполняет определенную роль в обеспечении общего благополучия всего организма, частью которого она является. Таким образом, каждый индивидуум и каждая нация могут внести свой вклад в развитие мировой культуры, которую Миякэ характеризовал как реализацию универсальных гуманистических идеалов правды, доброты и красоты. «Посвятить себя своей стране — это значит посвятить себя всему миру», писал он, и «превозносить отдельные черты какого-либо народа — это значит воспитывать человеческую расу»{181}. Поскольку развитие мировой культуры зависит от свободы и полного раскрытия способностей каждого человека и нации, продолжал Миякэ, японская система образования должна придерживаться жесткой модели, созданной Министерством образования. Наоборот, она должна стремиться к созданию условий для раскрытия индивидуальных талантов и способностей каждого ученика.

Другие критики поднимали вопросы, касающиеся половой дискриминации, заложенной в системе образования. Начальные школы предназначались как для мальчиков, так и для девочек. Однако программы средних и высших школ, созданные в середине 80-х, были рассчитаны только на мальчиков. Девушки, недовольные этим обстоятельством, все чаще стали появляться у дверей частных школ, многие из которых были организованы христианскими миссионерами. К 1889 г. существовало около двадцати частных средних школ. В них, а также в 8 публичных учреждениях, созданных правительством, обучалось более 3000 девушек, не желавших ограничиваться лишь начальным образованием. Десятью годами позже Министерство образования в ответ на растущие требования выработало план по созданию в каждой префектуре по одной высшей школе для девочек. Они были близки по своей программе к средним школам для мальчиков. В них на протяжении 4 или 6 лет могли обучаться девочки, окончившие начальную школу.

Новые высшие школы для девочек предлагали своим слушательницам курсы, направленные на подготовку образцовых жен и матерей. В частности, приверженцы риёсай кэнбо в Министерстве образования настаивали на том, чтобы были написаны учебники, в которых излагались бы обязанности женщины по отношению к ее семье. В программу обучения были введены курсы по «домашней науке», позднее переименованные в «науку управления домом». Вне зависимости от названия, эти предметы фокусировали внимание на таких темах, как личное здоровье, уход за детьми, обслуживание дома, готовка пищи, пошив одежды и умение себя правильно вести. Кроме того, содержание других дисциплин было ориентировано на то, чтобы женщина в будущем могла со знанием дела вести домашние дела. Соответственно, ученицы женских средних школ изучали биологию как основу заботы о здоровье членов семьи и учились решать математические задачи, чтобы контролировать расходы семьи на пищу и одежду.

Многие женщины, видевшие свое будущее в качестве домохозяек, были удовлетворены тем образованием, которое они получали в средних школах. Однако были и такие, кто придерживался иной точки зрения. Среди них была Ядзима Кадзико, дочь самурая, жившая на Кюсю. Она бросила своего мужа-алкоголика, переехала в Токио, где с 1889 по 1914 г. возглавляла Дзоси Гакуин — знаменитую христианскую женскую школу. Ядзима и ее единомышленники затрагивали основополагающие вопросы, касающиеся деятельности Министерства образования в области обучения женщин. Почему женщины не могут получить образование для дальнейшей карьеры не только в пределах своего дома, но и за его стенами? Почему женщин не готовят к экономической самостоятельности, если они хотят этого? И, продолжали критики, почему, вместо создания новых программ, не позволить женщинам получать такие же знания, какие получают мужчины, чтобы оба пола могли играть равные роли в жизни общества?

Женщины, сформулировав эти вопросы, по сути, выдвинули на передний план ключевую проблему, поднятую Узки и Миякэ: должно ли образование способствовать осуществлению желаний и надежд индивидуума или оно должно стать социальным обязательством, направленным на удовлетворение потребностей государства и на создание такого общества, какое рисуют в своем воображении правительственные чиновники? Ответы на эти вопросы не могли быть получены в конце эпохи Мэйдзи. Но они определили набор тем, которые интересовали японцев в процессе модернизации общества в новом столетии.

Священники и новообращенные

Частью политики прививания верноподданнических чувств по отношению к императору, а также упрочения своего собственного положения, режим Мэйдзи сделал перемены в сфере религиозных верований. Он перенес акцент на синто, поставив именно это учение в центр японской религиозной жизни. До 1868 г. синтоистские святилища и буддийские храмы существовали бок о бок, и большинство обитателей страны одинаково почитали как ками, так и буддийских божеств. Да и сами границы между этими учениями были настолько размыты в сознании японцев, что многие воспринимали ками в качестве одной из форм проявления буддийских божеств и наоборот. Более того, синто имело двойственную природу. На одном уровне, Небесный Владыка в Киото проводил соответствующие ритуалы, которые подчеркивали его божественное происхождение и придавали символическое значение правлению сёгуната, действовавшего от его имени. Хотя большинство японцев имели представление о священной роли Небесного Владыки, полученное хотя бы во время посещения Киото и святилища в Исэ, которые были популярными местами паломничества, сами они