Стоит ли отрицать, что неприятности Серессы многих радуют?

Драго Остая, прихватив с собой шесть человек, сел на одно из маленьких суденышек семьи Дживо. Они подняли парус и поплыли, маневрируя против ветра, к Синану. Один из них поспешил в поселок обители с новостью, которую нужно сообщить Старшей Дочери.

Драго с моряками ждал у пристани, когда мимо пройдет корабль из Милазии. Они видели, как какая-то лодка отошла от острова, от второго, меньшего причала, и направилась к городу, с двумя мужчинами на борту. Он понятия не имел, что это означает.

Шло время. В конце концов, один из его людей поднял руку. Они увидели приближающееся судно.

— Они отправятся прямо сюда, — сказала раньше Леонора. Драго посмотрел на предводителя. Ему было очень любопытно, хоть он и сохранял невозмутимое лицо. Его люди помогли вновь прибывшим пришвартоваться.

Затем они вежливо попросили отдать все оружие при входе на святой остров. Один из гостей возразил, что Драго и его люди вооружены мечами. Драго улыбнулся и заметил, что охрана часто бывает необходимой в таком уединенном месте.

Дородный аристократ в плаще, подбитом мехом, как он понял — отец Леоноры, коротко кивнул, и его люди отдали мечи. Драго учтиво попросил отдать и кинжалы, в том числе и спрятанные. Последовала перепалка на повышенных тонах, но милазийцы уже отдали мечи людям, оставшимся вооруженными. Один попытался спрятать стилет в ножнах на спине, но Драго видел такое раньше и знал, где искать.

Поэтому он сейчас провожал наверх, мимо виноградников, группу весьма недовольных посетителей. Он весело показал им грядки с лечебными травами, когда они подошли к ним. Нужно признать, капитана это веселило.

Ему нравилась Леонора. Он восхищался ее мужеством и ее очевидным умом, считал ее красивой. И он понял из ее слов, что этот большой, краснолицый мужчина в красивом плаще, ее отец, убил человека, которого она любила, и сослал ее в обитель возле Серессы на всю жизнь. Он приедет, чтобы увезти ее обратно, в то же место — так сказала она, когда вызвала Драго несколько недель назад.

— Ну, этого не случится, — ответил он тогда хладнокровно. — Если вы сами не хотите туда, — у отца есть права, но Драго был совершенно уверен, что Старшую Дочь святой обители нельзя просто взять и увезти.

— Хочу вернуться? Вовсе нет! — сказала она. — Теперь мой дом здесь. — И прибавила: — Благодарю вас, госпар Остая.

— «Капитан» будет достаточно, — ответил он.

«Ее улыбка согревает», — думал Драго. Она шла к поручням на его корабле, чтобы покончить со своей жизнью. Он не понял, что там произошло, но знал — что-то произошло.

Эриджо Валери был не из тех, кого обескураживают неожиданности. В молодости он сражался на войне, когда Милазия принимала участие в яростных сражениях между городами-государствами Батиары. Их город на морском берегу с богатыми прилегающими территориями был крупным призом. При таких обстоятельствах тебе не гарантирована независимость, за нее приходится сражаться. Хотя нужно признать, что именно вмешательство Верховного Патриарха в конце концов сохранило им свободу.

Все же он отличился в бою, а по этому факту судят о мужчине в их обществе. По выносливости, мужеству, мастерству, умению не показывать слабость — и даже не чувствовать ее.

Короче говоря, маловероятно, чтобы его разочаровало или встревожило то, что граждане Дубравы хотят осуществлять контроль в своей собственной гавани. Морской капитан, который забрал их оружие, казался грозным (Валери инстинктивно выносил такие суждения, он повидал немало таких людей), но это не имело значения. Они не собирались с боем прокладывать себе дорогу домой вместе с его дочерью.

Их проводили в комнату — и вот она, Леонора, перед ним.

Он действительно на мгновение ощутил некоторое замешательство, когда увидел ее. Если быть честным, она была единственной из его детей, о ком он мог бы сказать, что любит ее. Отчасти поэтому его тогда так глубоко ранило ее предательство. На ней были одежды священнослужительницы, что само по себе его поразило, но он напомнил себе, что она и в обители возле Серессы носила желтую одежду, и что именно он решил запереть ее в стенах Дочерей Джада. Ей просто нельзя позволить находиться здесь, за морем, бросая ему открытый вызов, — это неприемлемо.

Ходили слухи о ее замужестве (фиктивном замужестве?), которое организовали серессцы. С ними надо разобраться, когда он вернется, и он разберется, священнослужители будут на его стороне.

Леонора выглядела более миниатюрной, чем он ее помнил. Ее голова высоко поднята, он не заметил в ней никаких признаков страха. Ну, он не воспитывал трусливого ребенка. И не похоже, чтобы она осталась довольной тем, что он сделал. Это нужно признать. Просто нет необходимости поддаваться этому, ни в каком смысле.

Он оценивающим взглядом окинул комнату. «Никакого аскетизма здесь и в помине нет», — кисло подумал он. На двух стенах висят гобелены из Феррьереса, на полу восточные ковры, дорогая мебель. На столике сбоку он увидел вино и бокалы. Дверь на террасу открыта, в нее дует ветер, тяжелые шторы легонько шевелятся. Он увидел еще четырех женщин, две из них — духовные лица, а две — служанки, никаких признаков присутствия здесь Старшей Дочери, если только это не она сидит в тени, в глубине комнаты. Возможно, но тогда ей следовало бы выйти вперед и приветствовать графа из Батиары.

Только двоим из его людей разрешили войти в комнату вместе с ним. Он мог бы протестовать, но какой в этом смысл? Человек проверяет слабость противника в бою, и должен знать свои собственные слабости. Но это не битва. Он отец высокопоставленного семейства и имеет права на своего ребенка. Это цивилизованная часть света, где правит Джад, и они в обители бога!

Он сказал:

— Хорошо. Я вижу, они привезли тебя сюда. Нечего нам здесь задерживаться. Пойдем, дочь. Я не стану тащить тебя за волосы, мы, Валери, такие, какими были всегда. Но эта позорная игра закончена.

Она гадала, что почувствует, когда приедет отец.

В прошлом у нее осталась целая жизнь, когда она боялась его и стремилась ему угодить. Она обрела уверенность, когда он вошел, и обнаружила, что спокойна.

Она была уверена, что он приедет, как только из Дубравы отправили письмо, требующее возместить уплаченный за нее выкуп. В Совете у нее спросили, куда его следует послать. Она им сказала.

Потом она поразмыслила и сама написала письма, которые отправила с тем же кораблем на запад. Также в Милазию, но не своей семье.

Интересно, гадала она, не является ли ее сегодняшнее самообладание, когда она увидела, как он вошел в комнату, толкнув плечом дверь, и заполнил ее своим присутствием, следствием того влияния, которое оказывала на нее императрица на протяжении этой весны. Или она просто постепенно привыкала к власти, и привыкла, что люди прислушиваются к тому, чего она хочет, а чего не хочет?

Она заставила себя пристально всмотреться в него. Гнев можно контролировать, это не означает, что он исчез. Ее отец выглядел точно так же, как тогда, когда пришел сообщить ей, что приказал кастрировать и убить Паоло, и велел отвезти ее на север и оставить там, в ночной темноте, чтобы скрыть позор, который она олицетворяла. Такие вещи не покидают память так просто.