«Только не плакать, Джемма! Будь сильной!»

— Хочешь, я тебе почитаю?

Отец хватает меня за руку.

— Мне такие ужасные кошмары снятся! И такие живые, что я не знаю, сплю или бодрствую.

— И что это за сны?

— Разные твари. Они рассказывают мне чудовищные истории о твоей матери. Что она была не той, за кого себя выдавала. Что она была колдуньей, волшебницей, творившей разные злодеяния. Моя Вирджиния… моя жена…

Он умолкает, захлебнувшись рыданиями. У меня падает сердце. Только не отец! Оставьте моего отца в покое, уроды!

— Моя жена была сама добродетель. Она была благородной женщиной. Хорошей, доброй женщиной!

Отец смотрит мне в глаза.

— Они говорят, это ты во всем виновата. Все это только из-за тебя.

Я пытаюсь вздохнуть, но это удается с большим трудом. Взгляд отца смягчается.

— Но ты ведь моя милая доченька, моя добрая девочка, ведь так, Джемма?

— Да, — шепчу я, — конечно.

Он крепко сжимает мою руку.

— Мне не вынести ни минуты больше все это. Будь доброй, Джемма. Найди ту бутылочку. Пока кошмары не напали на меня снова…

Моя решимость слабеет. Я уже не так уверена в себе, а мольбы отца становятся все настойчивее, его залитое слезами лицо обращено ко мне, голос прерывается от рыданий…

— Пожалуйста, прошу тебя! Мне этого не вынести…

Маленькая капля слюны выскальзывает из уголка его потрескавшихся губ.

Мне кажется, я вот-вот сойду с ума. Разум моего отца, как и у Нелл Хокинс, оказался слишком слаб. А теперь еще те твари добрались до него, проникли в его сны. Они не дадут ему покоя, и это из-за меня. Все это — моя вина. Я должна исцелить отца. Сегодня же я отправлюсь в сферы и не покину их, пока не отыщу Храм.

Но я не допущу, чтобы отец страдал, пока я буду там.

— Тише, тише, папа… Я тебе помогу, — говорю я.

Подобрав юбку неприлично высоко, я бегу в свою комнату и нахожу коробку, в которой спрятала пузырек с опиумом. И поспешно возвращаюсь к постели отца. Он стискивает в кулаках край простыни, качает головой, как фарфоровый болванчик, он корчится от боли и потеет…

— Вот, папа. Держи!

Я подношу пузырек к его губам. Он проглатывает опиум, как умирающий от жажды пьет воду.

— Еще! — умоляюще произносит он.

— Тсс… больше нет.

— Но этого мало! — кричит он. — Этого мало!

— Потерпи еще немножко.

— Нет! Убирайся! — почти визжит отец и начинает биться лбом об изголовье кровати.

— Отец, прекрати!

Я обхватываю ладонями его голову, чтобы он не расшибся слишком сильно.

— Ты ведь моя добрая малышка, Джемма, — шепчет отец.

Его веки дергаются. Руки слабеют. Он проваливается в опиумный туман.

Я надеюсь, что поступила правильно.

За дверью раздается голос миссис Джонс:

— Мисс, у вас все в порядке?

Я на ослабевших ногах выхожу из спальни.

— Да, — говорю я, с трудом переводя дыхание. — Мистер Дойл вроде бы заснул. А я только что вспомнила, что должна кое-что сделать. Вы не могли бы немного посидеть с ним, миссис Джонс? Я не задержусь надолго.

— Да, мисс, конечно, — отвечает миссис Джонс.

Снова начинается дождь. Нашей кареты нет, и я беру кэб, чтобы добраться до госпиталя в Бетлеме. Я хочу сказать Нелл Хокинс, что нашла Храм в видении и что он совсем близко. И еще я хочу спросить у нее, как мне найти мисс Мак-Клити. Если Цирцея думает, что может безнаказанно посылать своих прислужников мучить моего отца, она ошибается.

Когда я приезжаю в госпиталь, там царит ад кромешный. Миссис Соммерс носится по холлу, заламывая руки. Она выкрикивает что-то неестественно высоким голосом, она чрезвычайно, крайне возбуждена.

— Она делает дурные вещи, мисс! Такие злые, такие дурные вещи!

Пациенты столпились в коридоре, они пытаются понять, что привело к такому шуму и беспорядку. Миссис Соммерс дергает себя за волосы.

— Злая, злая девчонка!

— Ну-ну, Мэйбл, — говорит сиделка, обхватывая миссис Соммерс так, чтобы прижать руки больной к бокам. — В чем дело, что такого случилось? Кто это тут плохо себя ведет?

— Мисс Хокинс! Она злая девчонка!

Тут из глубины коридора доносится ужасный, пронзительный крик. Две пациентки тоже начинают кричать, подражая. Оглушительный режущий звук будто пронзает меня насквозь.

— Праведные небеса, — пугается сиделка. — Что там такое?

Мы мчимся мимо визжащих больных, топот ног по блестящему полу коридора отдается от стен, и вот мы добрались до общей гостиной… Нелл стоит спиной к нам. Перед ней — пустая клетка Кассандры с распахнутой дверцей.

— Мисс Хокинс? Что значит ваш…

Сиделка умолкает, когда Нелл оборачивается к нам, держа в маленьких руках птицу. Зеленые и красные перья в ее ладонях — как водопад цвета. Но вот с головой птицы что-то не так. Она висит под невозможным углом к хрупкому тельцу… Нелл Хокинс свернула шею Кассандре.

— Ох, Нелл! — восклицает сиделка. — Что же вы наделали?

За нашими спинами собирается толпа больных, они напирают, желая рассмотреть происходящее. Миссис Соммерс подходит то к одному, то к другому и громко шепчет:

— Она злая! Злая! Они так и говорили, что она злая! Они так и говорили!

— Нельзя никого запирать в клетку, — безжизненным голосом произносит Нелл Хокинс.

Сиделка, вне себя от ужаса, повторяет:

— Что же вы наделали?!

— Я ее освободила.

Похоже, Нелл наконец замечает меня. Она улыбается так жалобно, что мое сердце готово разорваться.

— Она идет за мной, леди Надежда. А потом она придет и за тобой.

Два крепких санитара входят в гостиную со смирительной рубашкой для Нелл. Они осторожно подходят к девушке и быстро пеленают ее, как младенца. А она и не сопротивляется. Похоже, она вообще ничего не осознает.

И только когда ее проводят мимо меня, Нелл выкрикивает:

— Они собьют тебя с дороги ложными обещаниями! Не сворачивай с истинного пути!

На следующий день любопытство преодолевает гнев Фелисити. Они с Энн являются ко мне с ответным визитом. Наши лондонские каникулы подходят к концу. Скоро придется возвращаться в школу Спенс. Том тепло приветствует Энн, и та сразу оживляется. За две недели, проведенные в Лондоне, Энн стала более уверенной в себе, как будто поверила наконец, что достойна счастья, и я очень боюсь, что все это плохо кончится.