— Я не знаю, что у вас там придумано «на такой случай», — резко перебила его Марика, — только, думается мне, любопытство господ из Спецакадемии и из Комплекса — это, наверное, не самое страшное из того, с чем нам предстоит встретиться. Дело не в каких-то там опасностях вообще. Дело — в нас! В том, чем мы станем, когда пройдем Испытание, как это назвала Цинь. Когда и если. Да вы и сами видите, какое превращение уже началось — мы с вами уже не те люди, которые нашли проклятый коробок! А скоро, может быть, и вообще перестанем быть людьми!

— Я лично не собираюсь никем другим становиться! — раздраженно пожал плечами Павел. — Был, есть и остаюсь Суховым Павлом Николаевичем, рожденным в…

Он запнулся от отчужденного, ставшего вдруг бешено-прозрачным взгляда Марики. Совсем не той Марики, которая прилежно очищала кисточкой камушки, извлеченные вместе с Кайлом из стен раскопа где-нибудь в степи под Вестуичем.

— Это ты-то не изменился, Павел? — звенящим голосом произнесла она. — После того, как провел эти десять лет с Лесным народом и со своим Случайным Стрелком?

Лицо Сухова застыло. Только в уголке рта чуть заметно дергалась жилка.

— Да… — У него сразу пересохло в горле. — Да. Десять лет во Внутренних Пространствах — это обстоятельство капитальное. Чуть было не забыл про это. Спасибо, что напомнила, Марика.

— Я не хотела вас задеть, Павел, — вздохнула она. Это — просто, чтобы вы лучше поняли, что… Это ведь — со всеми нами. С теми, кто нашел. Это очень жестоко задумано с самого начала. С первого хода. — Ее глаза расширились. — Ведь первое, что Джей сделал, — это отсек нас от всех. От рода людского. Ведь подумай, не мог же Кайл вот так просто пойти сдаваться: мол, это по моей глупости Дракон явился в Мир. И тут Джей подбрасывает тебе вполне достойный вариант: ты, оказывается, сам можешь победить зло, которое спустил с цепи. Только включись в Игру.

Павел покачал головой:

— Нет. Ты очеловечиваешь эту систему, Марика. Здесь — другая логика. Нечеловеческая. — Он помолчал. Вздохнул. — И все-таки придется делать следующий ход.

— Придется, — согласилась Марика. — И не бойтесь: я его сделаю. Мне не страшно.

— Это будет нелегко. Для меня — нелегко. — Марика сосредоточенно замерла над разложенными на широком столе распечатками и прорисовками граней мозаики «Джейтеста». — Я ведь… Я не знаю, чем тут может помочь мой Дар. Ведь душа Кайла… Его сознание — это не потерянный зонтик и не украденные часы. Я не знаю, как это сделать. Какую ниточку протянуть туда — в то Царство.

— Это может быть что-то другое. — Цинь, устроившаяся в углу бункера, забравшись с ногами на широкую дубовую лавку, сделала неопределенный жест своей узкой ладонью, словно пытаясь выхватить из воздуха что-то невидимое. — Какой-то предмет. Талисман, который вернет Кайла сюда. Надо только правильно попросить.

— Сформулировать команду, — мрачновато уточнил Сухов и возобновил свое хождение по скрытому на многие этажи в скальной породе, как и все остальные помещения секретного института «Линчжи», бункеру.

— Знаете, я бы сделал так. — Том осторожно подвинул к середине стола составленные встык кусочки бумаги: — «Дать дорогу к возвращению…» А дальше лезет какая-то чепуха.

— «Дать ключ»! — определила Цинь. — Марика работает с памятью вещей, и мы должны просить тоже о вещи. О предмете. О ключе.

— А смотрите-ка. — Сухов нагнулся над столом и стал решительными движениями переставлять клочки бумаги с начавшими уже стираться знаками магического языка. — У меня уже мелькало тут… Вот: «Дать ключ заблудившемуся в мирах». И дальше — вторая часть здорово прочитывается. «Идущим за тобой Силы… или, гм, Боги… прочтут последнее Испытание для Пятерых».

— Ч-черт! — Цинь вскочила на ноги, словно подброшенная пружиной. — Это — оно! Не может быть по-другому! Кажется, мы все-таки одолеем Ларец!

Сухов молчал, мрачно потирая наметившуюся щетину на щеках:

— «Последнее испытание». Идущим за тобой. Это я и ты. — Он посмотрел на китаянку: — Тебе не страшно, Цинь?

* * *

Цинь было страшно. Точно так же, как и Марике. Но обе они, как могли, скрывали этот страх. Одной это удавалось, другой — не очень. Пальцы Марики предательски подрагивали, когда она вставляла ставшие вдруг тяжелыми и непослушными кубики древней магической мозаики в гнезда на дне янтарного короба. И когда последний из них стал на свое место, зажмурилась, словно маленькая девочка, которой предстояло войти в ужасно холодную, ледяную прорубь.

Но даже через зажмуренные веки она узнала этот насыщенный, теплый, все раскаляющийся по мере нарастания свет, который полился из Ларца. И слух ее заполнился знакомым, хотя и слышанным-то всего два раза — много лет тому назад — гулом. Этот свет и этот гул, как и тогда, проникли в ее душу, заполнили ее до краев, стали превращать ее во что-то, чем она не была. И не хотела быть.

Как и тогда, все вдруг окончилось, оборвалось, оставив в душе лишь чувство тревоги и растерянности, словно она услышала во сне зов кого-то близкого и, очнувшись от этого сна, поняла, что кинуться на этот зов уже давным-давно некуда.

— Так. — Сухов присматривался к лицу Марики. — Ну, теперь остается ждать. И надеяться, что мы не ошиблись.

— Ждать особенно нечего. — Марика выпрямилась на жесткой лавке и, словно сразу постарев на несколько лет, приняла ритуальную позу гадальщицы. — Я начну работать прямо сейчас. Дар меня не подводил никогда. Почти никогда. Или получится, или нет. — Она встала. — Мне надо видеть Кайла. — Руки ее что-то искали на пустой поверхности стола, а глаза смотрели мимо — куда-то вдаль, поверх всего происходящего.

Том понял, откуда взялось это прозвище — Слепая Цыганка.

— Пойдем. — Цинь взяла Марику за локоть. — А вы побудьте здесь, — она слегка кивнула Тому и Сухову. — Может, придется предпринимать что-то прямо сейчас.

Две тяжелые, на номерных запорах двери, два охранника с непроницаемыми плоскими лицами и два марша узкой, выбитой в скале лестницы отделяли бункер, в котором остались наедине с Ларцом двое из Пятерых, от небольшой светлой комнаты. В ней у узкого, выходящего в залитый полуденным светом колодец внутреннего дворика-сада сидел Кайл. Чуть поодаль, прямо на каменном полу, лежал неправильной формы камень, заключавший в себе его душу. И еще — Больной Мир.

Марика на мгновение застыла посреди этого, наполненного светом только наметившейся где-то в далеких небесах весны, пространства. Она и не поняла сначала, что этот человек в больничной пижаме, задумчиво ловящий лицом льющийся из окна свет, ее старый друг — Кайл Васецки, настолько непривычным стало его лицо — обычно веснушчатое и, как правило, ироническое. Теперь оно казалось маской, изваянной из крапчатого известняка.

Потом стремительными шагами она подошла к нему, положила руки на его плечи, заглянула в лицо. На секунду Кайл отвел глаза от окна и встретился взглядом со своей старой знакомой.