А потом исчез. То есть – буквально. Опять же, как утверждает «двойник», однажды утром Боткин просто не вышел из своего номера. Когда охрана ворвалась внутрь, номер был пуст, балконная дверь открыта настежь. Боткин – в лучших традициях старых фильмов про затворников-беглецов – снял шторы с окон, связал их вместе, привязал к кованым прутьям балкона и спустился вниз с третьего этажа.

Неделю вся президентская рать искала шефа в близлежащих городах и селах. Но он оказался умнее. И хитрее. Говорят, из номера он сбежал не с пустыми руками: исчез его лыжный костюм, палки для скандинавской ходьбы и походный рюкзак с какой-то нехилой суммой денег. Есть версия, что он ушел в монастырь, возможно, даже перешел границу с Тибетом.

А дальше – опять же, если верить «двойнику» – началась тихая, подковерная грызня между опричниками, борьба за опустевший трон. Кто победил в итоге – неясно, но было решено замять историю с исчезновением Боткина: все оставили как есть, ему просто нашли двойника; чучело, которое теперь время от времени достают из чулана, отряхивают от пыли и выставляют напоказ, чтобы народу было кого любить и почитать.

Мы с Греком сегодня поссорились на этой почве – не помню даже, когда я так орал на него в последний раз. Он собирается «разрабатывать» это дело и далее опубликовать материал о «двойнике» и «сбежавшем президенте». Я пригрозил, что уйду из «Осмоса», если эти желтушные бредни появятся на сайте издания. Нет, ну в самом деле – что за фигня? Может, тогда еще и про летающие тарелки начнем, блин, писать?

У нас была очень неприятная беседа – он прямо на планерке стал хвастаться тем, какую шумиху поднимет статья о «двойниках».

– Ах, значит, шумиха – вот что тебя теперь волнует, – сказал я. – Мы теперь за сенсациями охотимся, стало быть.

Грек как-то странно на меня посмотрел, дернул головой, словно убрал с глаз несуществующую челку.

– А что плохого в сенсациях? Сенсации – это хорошо, они привлекают аудиторию и увеличивают конверсию на сайте, – сказал он и как-то натянуто улыбнулся. Было странно слышать от него такое, раньше он всегда неохотно говорил о доходах-расходах; когда я приходил к нему обсудить новый контракт с рекламодателями, он вечно ворчал: мол, наша цель – рассказывать истории, и если они будут хорошие, то будет и результат. Плохие, желтые истории тоже дают результат, говорил он, но лишь на короткой дистанции – на длинной желтизна убивает любой журналистский проект.

– Помнится, когда мы только открылись, один из нас – и это был не я! – сказал, что слепая погоня за трафиком и цифрами – первый шаг к деградации СМИ.

Грек стыдливо опустил голову, разглядывал грязные шнурки на своих кедах.

– Мы открывались в другой стране, Петро.

Мне следовало обратить внимание на эту реплику, но я был слишком зол и ничего не заметил. Я повернулся к Оле:

– Оль, ради бога, поговори с ним, я больше не могу.

Оля массировала переносицу. Она у нас главный судья и миротворец, вечно улаживает спорные вопросы.

– Петя прав, – сказала она, и я с облегчением выдохнул. – Если у тебя нет подтверждения хотя бы двух источников, ты не имеешь права публиковать подобное. Это вопрос репутации.

Грек затравленно смотрел на нее – как школьник, который знает, что учителя неправы, но не может это доказать.

– Вы все еще не понимаете, да?

[5 августа 20ХХ]

На нас давят. Сначала через инвесторов давили, теперь – напрямую. Постоянно к материалам придираются, хотя к чему тут придерешься? Эзоповым языком мы овладели в совершенстве, за текстами статей следим внимательно, и если и показываем кому-то средний палец, то всегда старательно маскируем его под указательный.

Стараюсь не впадать в безумие, но мне и самому уже кажется, что взялись за нас как раз после того, как Грек начал копать эту историю с «двойниками». Он даже отправился в Гонконг, где попытался найти тот самый пансионат, в котором, если верить «двойнику», Боткин боролся с последствиями инсульта и из которого, собственно, сбежал.

Мы с Олей не возражали – мы понимали: у Грека очередной период «вселенской тоски», – когда с ним такое случается, он начинает творить всякие глупости: выдумывает себе новые проекты, вляпывается в неприятные истории или же отправляется на край света, где лезет под пули ради красивого кадра, – в общем, все что угодно, лишь бы «не сдохнуть от скуки». Вот и сейчас то же самое, все бросил на нас и уехал в Гонконг, расследовать долбаное «дело о двойниках».

И я бы рад сказать, что он вернулся ни с чем, но все гораздо хуже. С ним что-то случилось там. Приехал весь зашуганный. О том, что случилось, рассказал с неохотой. Пансионат, говорит, так и не нашел, но было постоянное ощущение, будто за ним следят – одни и те же люди попадались на глаза в разных деревнях, даже не пытались прятаться. Пару раз прокалывали колеса. А в один из дней и вовсе напали какие-то бугаи. Отбился чудом, под рукой был электрошокер. Когда шарахнул током одного из нападавших, тот явно заматерился на русском.

Очень беспокоюсь за его состояние. Мне кажется, это что-то психическое уже. Естественно, все эти события он интерпретирует как доказательства своей правоты.

Клянусь, еще чуть-чуть – и напишу заявление об уходе. Надоело все.

[1 сентября 20ХХ]

Законных оснований для закрытия «Осмоса» у них нет. Прибегнуть к незаконным они не могут. Пока. Железную пяту система еще не отрастила, но все последние законы уже имеют отчетливый металлический привкус. Гайки закручиваются, я это кожей чувствую. Могут прийти ночью с обыском. Доходит до абсурда: недавно у Грека дома во время обыска нашли комикс Арта Шпигельмана «Маус». На обложке была свастика, и полицаи угрожали ему, что заведут дело по статье «экстремизм» за хранение материалов «такого характера».

[27 января 20ХХ]

Прям под новый год из офиса выгнали. Каково, а?

Ничего не писал целый месяц, нет сил. Очень устал. Очень. Все это выматывает. Психосоматика началась: перхоть и зубы болят. Весь январь в домашних условиях пашем, без зарплат и гарантий. Два дня назад все же нашли новое помещение – практически ушли в подполье – на цокольном этаже, в старой типографии. Двоюродный дядя Грека позволил нам разместиться в каком-то аварийном здании. Чуть ли не в подвале. Грек говорит, летом здесь было жарко; может быть, но зимой – холодно (стены покрываются инеем), пахнет бумажными книгами и типографской краской, офсетной печатью – такая вот ностальгическая обстановка. Окна маленькие, узкие, похожие на амбразуры, и в них без конца мелькают ноги-ноги-ноги (ну, цокольный этаж же). Столы наши располагаются прямо здесь, между вышедшими из строя типографскими станками («Тут есть какая-то метафора», – говорит Грек, шагая между ними, звеня мелочью в карманах).

Грек числился у нас главным редактором. Но это – лишь формально. На самом деле он пашет за троих – общается с инвесторами и рекламодателями, достает деньги и материалы, пишет статьи, верстает их и, кроме того, охраняет редакцию. В прямом смысле. Месяц назад, прям перед закрытием кто-то пытался поджечь вход в наш прошлый офис. Попытка не удалась, сработала сигнализация. На следующий день Грек привез из дома раскладушку, три огнетушителя, бейсбольную биту, лом и «Белую крепость» Орхана Памука.