работу, снова серьезно займусь блогом и познакомлюсь со всеми Баксами, Литами и Матильдами мира – это не сделает меня счастливой. Мне нужны были эти люди, потому что я чувствовала себя одинокой. Я думала, что мне нужно сбежать за сотни километров отсюда только для того, чтобы найти свое место в жизни. Я вообще всю жизнь думала, что любой человек, который станет со мной слишком близок, который увидит меня всю, больше не захочет иметь со мной никакого дела. Эти быстрые, случайные встречи с абсолютными незнакомцами казались мне самыми безопасными. Я думала, что большего у меня все равно никогда не будет. А потом появился ты. – На этом месте мой голос начал опасно дрожать. Я взяла себя в руки, выпрямила спину. – Я так сильно тебя люблю, что потратила двенадцать лет на то, чтобы установить между нами как можно большую дистанцию. Я переехала. Я путешествовала. Я встречалась с другими людьми. Я постоянно говорила о Саре, потому что знала, что ты в нее влюблен, и мне казалось, что так будет проще. Безопаснее. Потому что я не смогла бы вынести, если бы ты меня отверг. И теперь я это знаю. Я знаю, что путешествия не помогут мне выбраться из кризиса, и новая работа не поможет, и уж точно не помогут случайные встречи с гребаными водителями катера. Потому что все, что я делала, было попыткой сбежать от тебя, и я больше не хочу сбегать. Я люблю тебя, Алекс Нильсен. Даже если ты не дашь мне шанса, я все равно всегда буду тебя любить. И я боюсь переезжать обратно в Линфилд, потому что не знаю, понравится ли мне здесь, не будет ли мне скучно, смогу ли я найти друзей. Я боюсь столкнуться с людьми, из-за которых я чувствовала себя незначительной, боюсь, что они решат, будто были правы. Я хочу остаться в Нью-Йорке, – продолжила я. – Мне там нравится, и я думаю, тебе там тоже понравилось бы. Но ты спросил меня, что я готова отдать ради тебя, и теперь я знаю ответ: все. Во всем моем тщательно выстроенном мире нет ничего, от чего я не готова была бы отказаться, чтобы построить новый мир вместе с тобой. Я пойду в старшую школу Ист-Линфилда – и я имею в виду, вообще, не только сегодня. Если ты захочешь здесь остаться, я буду ходить с тобой на эти чертовы школьные баскетбольные матчи. Я буду носить футболки с именами игроков – и я выучу имена игроков! Я не буду их каждый раз просто придумывать заново! Я буду ходить к твоему отцу, пить колу без сахара и изо всех сил буду стараться не ругаться и не говорить о нашей интимной жизни, я буду нянчить твоих племянников и племянниц, я… Я помогу тебе снять обои! Я ненавижу снимать обои! Ты для меня не отпуск, и ты не ответ на мой рабочий кризис, но, когда у меня кризис, или я болею, или мне грустно, ты единственный, кого я хочу видеть рядом. А когда я счастлива, ты делаешь меня еще счастливее. Мне еще много чего нужно о себе понять, но я точно знаю одно: где бы ты ни был, мое место рядом с тобой. И никогда такого больше ни с кем не будет. Не важно, как я себя чувствую, я хочу, чтобы ты всегда был рядом. Ты мой дом, Алекс. И мне кажется, ты чувствуешь то же самое.

Когда я наконец закончила, дышать было тяжело. Лицо Алекса выразило беспокойство, но это единственная эмоция, которую мне удавалось прочитать.

Он молчал, и тишина (не совсем, конечно, тишина – из динамиков заиграл «Пинк Флойд», а по одному из телевизоров громко тараторил спортивный диктор) пролегла между нами, как ковер, и казалось, мы все дальше и дальше отдаляемся друг от друга. В конце концов я почувствовала себя так, словно нахожусь на другом конце очень темного, пропахшего пивом особняка.

– И еще кое-что. – Я достала телефон, нашла нужную фотографию и протянула мобильник ему. Алекс не взял его в руки, просто смотрел на изображение на экране.

– Что это? – мягко спросил он.

– Это, – сказала я, – комнатное растение, которое мне удается сохранять в живых с тех самых пор, как я вернулась из Палм-Спрингс.

Алекс тихо рассмеялся.

– Это щучий хвост, – объяснила я. – И, судя по всему, его очень тяжело убить. Похоже, я могла бы распилить его напополам бензопилой, и он все равно бы выжил. Но ничему еще не удавалось прожить у меня так долго, и я хотела, чтобы ты это увидел. Чтобы ты знал: я говорю серьезно.

Алекс молча кивнул, и я убрала телефон обратно в сумочку.

– Вот и все, – сказала я, немного сбитая с толку происходящим. – Это вся моя речь. Теперь ты можешь говорить.

Уголок его рта дернулся, и он на мгновение улыбнулся, но в его лице не было ничего, похожего на радость.

– Поппи. – Никогда еще мое имя не звучало таким длинным и таким жалким.

– Алекс, – сказала я.

Он упер руки в бедра и отвернулся в сторону, хотя смотреть там не на что: только стена, выкрашенная в травянисто-зеленый цвет, и выцветшая фотография какого-то мужчины в шапочке для гольфа с помпоном.

Когда он снова посмотрел на меня, в глазах у него стояли слезы, но я сразу поняла, что он никогда не позволит им пролиться. Вот настолько Алекс Нильсен сдержанный человек.

Он мог бы умирать от голода и жажды в пустыне, и если бы стакан воды ему протянул не тот человек, он просто бы вежливо кивнул и сказал: «Нет, спасибо».

Я сглотнула ком в горле.

– Ты можешь сказать все, что угодно. Все, что считаешь нужным.

Он выдохнул и уставился в пол, практически неспособный задержать на мне взгляд.

– Ты знаешь, что я чувствую к тебе, – мягко сказал он. Так, словно это все еще какой-то секрет.

– Да. – Мое сердце учащенно забилось. Я думала, что знаю. По крайней мере, раньше я это знала. Но еще я знала, как сильно я его обидела, не продумав все до конца. Правда, я все еще не слишком хорошо понимала, почему для него это так важно, но я и себя-то едва понимала, так что в этом не было ничего удивительного.

Он тяжело сглотнул, и по его напряженному лицу заплясали тени.

– Я просто не знаю, что сказать, – ответил он. – Ты пугаешь меня. В том, как бурно развиваются мои фантазии о тебе,