Однако на ее лице бледность сменилась зеленоватой тенью.

— Если тебя тошнит, не сдерживайся.

Фрэнсис начала судорожно сглатывать, стараясь не поддаться тошноте.

— Перестань, это же естественно! Положи голову мне на колени, чтобы была немного выше. Сейчас тошнота пройдет. — Хок прислонился спиной к стволу дуба, под которым лежала Фрэнсис, и начал говорить, чтобы отвлечь ее. — Знаешь, когда мне впервые пришлось вправлять сустав? В Испании, несколько лет назад. Лошадь сбросила одного из кавалеристов — точь-в-точь как тебя. С ним было то же самое, но на другое утро он едва мог вспомнить боль, от которой накануне катался по земле. Как странно, что ты не чувствовала боли, пока не закончила лечить Тамерлана… Если человек занят чем-то жизненно важным и полностью погружен в происходящее, он не сознает ни боли, ни потери крови, ни даже смертельной раны. Никто не может объяснить, почему так происходит.

— Я очень боялась за Тамерлана, — тоненько сказала Фрэнсис.

— И пока ты не почувствовала, что сделала все возможное, твоя собственная травма не давала о себе знать. Помню, как-то после сражения Граньон разыскал меня, еще не остывшего от атаки, и спросил, почему у меня весь сапог в крови. Оказалось, что я был ранен в бедро, но даже не заметил этого. — Хок усмехнулся и покачал головой. — Разумеется, после слов Граньона я тут же ощутил нестерпимую боль. Ну как ты себя чувствуешь? Лучше?

— По крайней мере можешь быть уверен, что меня не вырвет, — ответила Фрэнсис с некоторой угрюмостью.

— Через день ты вся покроешься синяками, особенно плечо.

— Кто мог сделать это и почему?

Хок неопределенно повел плечами. Он и сам мучился тем же вопросом. Однако он постарался перевести все в шутку.

— Может быть, ты порвала с одним из своих любовников и он решил, что тебе лучше не доставаться никому?

Он легонько взъерошил перепутавшиеся волосы Фрэнсис. Она попробовала засмеяться, но была слишком измучена и только сдавленно хихикнула:

— А если бы я была верхом на Летуне Дэви?

А ведь она и впрямь собиралась выехать на Дэви, подумал Хок, мысли которого тотчас приняли иное направление. Он спросил себя, не рассказать ли Фрэнсис все, но решил, что на этот день с нее достаточно потрясений.

— Ты в состоянии добраться до дому?

— Пожалуй, да.

Он укутал ее в свою куртку и поднял на руки, как ребенка.

— А теперь постарайся сохранять полную неподвижность. — Взобраться на спину Эбониту с Фрэнсис на руках было нелегко, но Хок постарался причинить ей как можно меньше боли. — Откинься на меня и постарайся расслабиться. Я обещаю обойтись по возможности без тряски.

— Я бы предпочла, чтобы ты избил меня, — сказала она, чувствуя в плече как минимум десяток раскаленных вертелов и изо всех сил стараясь не поддаваться боли.

— Когда ты в следующий раз выведешь меня из терпения, я обещаю припомнить эти слова.

Хок поцеловал Фрэнсис в макушку. Голова ее безвольно мотнулась, и он понял, что она потеряла сознание. Это было очень кстати. Он тотчас пришпорил Эбонита, пустив его в галоп.

На лице Белвиса отразилось глубокое беспокойство при виде бесчувственного тела Фрэнсис.

— С ней все в порядке, — успокоил его Хок — У нее был сильный вывих плеча, который я вправил Самое странное, что она понятия об этом не имела, пока не перестала ухаживать за лошадью.

— Я пошлю одного из конюхов за доктором

— И поскорее! Надеюсь, я вправил плечо как следует, но нужно, чтобы его осмотрел доктор Симоне. Будьте добры. Белвис, помогите мне.

Он осторожно опустил Фрэнсис на землю, потом поднял на руки. Шагая к дому, он почувствовал, что ноги начинают подгибаться от запоздалой реакции на случившееся. Бормоча под нос проклятия, ничуть не помогавшие избавиться от чувства беспомощной ярости, Хок снова и снова спрашивал себя: зачем? А главное, кто?

Немногим позже прибыл запыхавшийся от спешки доктор Симоне, осмотрел Фрэнсис и объявил с самым серьезным видом, что готов разделить с Хоком свою врачебную практику.

— Плечо вправлено по всем правилам. Через пару дней ваша жена полностью поправится, милорд. Вы, конечно, понимаете, что ваши быстрые и умелые действия избавили леди Фрэнсис от продолжительной боли. Леди Фрэнсис, вам повезло с мужем.

К тому моменту она была одурманена опием, и лицо доктора плавало над ней в легком перламутровом тумане. Она хотела ответить что-нибудь легкое, насмешливое, но слова сорвались с языка раньше, чем их удалось обдумать:

— Да, доктор, он лучший из мужей…

Хок улыбнулся, довольный. Он приложил ладонь к щеке Фрэнсис, и та, неуклюже повернувшись, прижалась к ней губами. Он проглотил заготовленную шутку, ощутив нечто могучее, властное — оно прошло волной сквозь каждую клеточку его тела, сквозь мысли и чувства… любовь? Как бы то ни было, оно сменилось ужасом осознания едва не случившейся потери. Что бы он делал без Фрэнсис, как жил?

Хок зажмурился и стоял так долгое время, а когда вновь открыл глаза, маркиз внимательно смотрел на него, остановившись в дверях. Хок кивнул, не пытаясь скрыть свои чувства.

— Спи, любовь моя, — сказал он вполголоса и осторожно убрал руку. Он оставался у постели Фрэнсис до тех пор, пока она не уснула, потом повернулся к отцу:

— Нам с тобой нужно серьезно поговорить. Сейчас же.

Допустим, я люблю тебя — ну и что? Какое тебе до этого дело?

Гете

— Итак, мой мальчик, твои форты сняли оборону и крепости полностью разоружились. Я правильно понимаю ситуацию?

— Правильнее не бывает. Она жена мне, я люблю ее всем сердцем и намереваюсь защищать до последнего вздоха. Ну разве я не образцовый супруг?

— А ей ты высказывал все это? — Нет.

Хок отошел налить себе бренди, потом вернулся. Все это время маркиз смотрел на него с изумлением.

— Почему же нет, скажи на милость?

— Потому что я не могу даже предположить, что услышу в ответ на свои признания. — Хок залпом опустошил объемистую рюмку, закашлялся до слез и в конце концов адресовал отцу кривую усмешку. — Мы только и делаем, что ссоримся, и она каждый раз кричит, чтобы я возвращался в Лондон, к любовнице. Может быть, я ей безразличен. Наверное, все дело в том, что до свадьбы у нас возникли друг к другу чувства, далекие от нежных, а семейная жизнь их только усилила. Мы были одинаково противны друг другу и в постели, и вне ее.

— О нет, мой мальчик, ты ей не безразличен. Для того, кто умеет видеть очевидное, лицо Фрэнсис напоминает открытую книгу.

— Что до меня, я вижу только непроницаемый переплет книги ее чувств.

Сказав это, Хок вспомнил ночи, когда они бывали вместе, и то, как вела себя Фрэнсис в постели. В те драгоценные минуты она и впрямь была открытой книгой для него.