Стоп, стоп, стоп! Вот еще одна вещь, которую надо прекратить: разговаривать с собой будто старушка.

Два верхних листка писчей бумаги были сырые и пахли плесенью. Она скомкала и выбросила их.

«Дорогая миссис Сауэрби, Дорогая миссис Сауэрби, Дорогая миссис Сауэрби. Спасибо за ваше письмо. Я…». Если она будет писать снова и снова эти слова, может, ее рука сама собой напишет потом следующее предложение.

Положив ручку, она села прямо и прислушалась: за тонкими стенами дома она слышала легкий стук – это Лайла заново обивала колыбельку. Раздался скрип – это она покачала ее. Теперь она войдет в любой момент и попросит взглянуть на нее, на пустую колыбельку для еще не рожденного младенца.

Ей снились какие-то плохие сны про него. В одном она оставила его на прилавке в Лондоне, а сама примеряла шляпки; в другом она по неосторожности посадила его попочкой на плиту – тот сон был таким явственным, что она даже ощутила запах горящей кожи; за неделю до этого она оставила его надолго под горой, а сама полезла на вершину. Когда она спустилась вниз, айя кричала, а ребенок лежал в колыбельке весь синий.

Дорогая миссис Сауэрби!

Как приятно получить от вас письмо. От Тори я получила всего одно или два письма и поняла, что она очень счастлива и у нее все хорошо. Хотя я понимаю, каким шоком все это было для вас, но не думаю, что вам надо волноваться за нее.

Благодарю вас за добрые слова и пожелания. Доктор сказал мне, что ребенок родится через две недели. Я собираюсь поехать в гарнизонный госпиталь в Пешаваре. Он недалеко и лучше оборудован, чем наш местный госпиталь. Я чувствую себя очень хорошо, спасибо.

С нашим новым домом было много приключений. В окно я вижу…

Роза замерла, потом положила ручку. Горизонт качался перед ее глазами, на лбу опять выступил пот. Стояла такая жара, что, если бы Джек не был в отъезде, она бы спала в минувшую ночь на веранде. Но теперь она не осмеливалась – боялась, что проснется, вся покрытая этими клопиками, и что по ней будут скакать лягушки.

– Мэмсахиб. – Лайла принесла ей стакан лимонада.

– Спасибо, Лайла. Я думаю, сегодня мы развернем чайный сервиз. – Она показала на упаковочный ящик в углу веранды. – Сейчас я закончу письмо и стану помогать.

Лайла, не понимавшая ни слова, услужливо улыбнулась. Роза встала на четвереньки и стала вынимать посуду из кусков газет и внезапно почувствовала что-то странное – словно у нее между ног выскочила пробка.

Вода потекла по ее ногам, намочила туфли. Какое унижение! Прямо на глазах у Лайлы она описалась. Следующей мыслью, когда она попыталась вытереть лужу, стало облегчение – слава богу, что Джэк этого не видел.

Но Лайла, казалось, знала, что делать. Она взяла Розу за руку и широко улыбнулась.

– Беби идет, – сказала она на робком английском. – Все хорошо. – Она тихонько похлопала ее по спине.

Роза, охнув от ужаса от своих первых настоящих схваток, сказала:

– Лайла, приведите доктора, пожалуйста. Дактар, дактар!

Через несколько минут она увидела, что Хасан, нахлестывая свою костлявую лошадь, галопом поскакал в город.

– Мэмсахиб, сядь. – Лейла соорудила гнездо из подушек в плетеном кресле на веранде возле упаковочных ящиков.

– Это ложная тревога, я уверена, – заявила Роза, снова улыбаясь. – Мне еще ждать две недели. – Она показала на нераспакованную посуду. – Продолжай, продолжай, – сказала она одно из немногих слов на пушту. – У меня все очень хорошо, спасибо.

Закончив работу, Лайла отнесла сервиз на кухню. Роза лежала одна под горами, слушая рокот реки и чириканье птиц, названий которых она даже не знала. Она натянула простыню до подбородка и запретила себе впадать в панику, даже когда новый удар в живот удивил ее и заставил кричать. Если вдруг ребенок появится на свет раньше, что ж, может, это не так и плохо. Сейчас придет доктор, а она удивит Джека – вот он вернется и увидит новорожденного.

«Ох, как это будет замечательно», – думала она, лежа на подушках и тяжело дыша. Они столько ссорились по поводу ее приезда сюда; они неделями орали друг на друга в спальне, прежде чем он уступил. Северо-запад, твердил он снова и снова, не место для женщины, тем более беременной. Тут не будет ни клуба для нее, ни общения – или, по крайней мере, никого из ее знакомых, так как большая часть полка вернулась в Пуну, – и ее выходка даже может помешать его повышению по службе.

– Почему ты так хочешь туда ехать? Что тебе там делать? – кричал он в ночь их самой серьезной ссоры. Был момент, когда он навис над ней с искаженным яростью лицом, и ей показалось, что он может ее ударить. Еще она знала, что ударит его в ответ; она даже слышала свое рычание.

– Ты сам знаешь почему! – заорала она. – Потому что я ношу нашего ребенка, потому что не хочу оставаться в Пуне со всеми этими сплетнями. А еще потому, что если я потеряю тебя сейчас, то искать не буду.

После того как он признался ей, что скучает по Суните, между ними пробежала черная кошка. Она чувствовала, что их связывает сейчас тончайший волосок и если она сейчас допустит, чтобы он разорвался, все пропало.

Вечером он пришел домой и сказал, что в Пешаваре есть госпиталь, где она может рожать. Желвак на скуле Джека дергался, как всегда, когда он был зол. Роза не подала вида, что заметила это, но ей было грустно, потому что в этот момент она не испытывала к нему ничего, кроме ненависти.

Роза лежала на веранде среди подушек около часа и даже привыкла к легкой боли, сопровождавшей схватки. Сейчас она ждала чай, который делала ей Лайла, и удивлялась, почему доктор Паттерсон из Пуны не сказал ей ни про воду, которая потечет из нее, ни про то, о чем написано в книге «Современная женщина – красота и гигиена», которую она жадно читала в последние месяцы. Но больше всего ее удивляло, почему люди рассказывают разные ужасы про роды, ведь на самом деле тут нет ничего страшного.

Самое главное, не терять спокойствия, – сказала она себе. Пронзительную боль в матке она представляла себе как волны, которые легко перепрыгнуть, и когда они отступали, она оставалась лежать на гладком песке.

Вернулась Лейла с тарелкой печенья. Розу успокаивали ее осанка королевы и ослепительная улыбка. На Лейле был ее обычный шальвар-камиз, Роза запомнит его на всю жизнь. Еще от нее приятно пахло розами и пряностями, а ее ногти всегда были чистые.

Роза попила чаю, немного вздремнула, потом ее снова разбудила острая боль. Солнце уже коснулось горной вершины, ревела и грохотала река.

– Хасан дома? – спросила Роза. – Дактар. – Она не была уверена, что Лайла ее поняла, и ругала себя за лень – что ей мешало лучше выучить пушту?

Она начала брать уроки у мунши (учителя языка), но он был стариком, и жаркая погода делала его настолько сонным, что они далеко не продвинулись.

Теперь Лайла поддерживала ее под локоть и бережно водила по веранде. Когда Роза неожиданно сгибалась пополам от боли, Лайла растирала ей поясницу. Солнце скользило по склону горы. Роза снова легла. Замолкли птицы. Лайла принесла ей сушеных абрикосов, ломтик хлеба и сливочное масло, уговаривала ее выпить чаю, который остывал рядом на столике. При Лайле Роза старалась не рычать слишком громко. Скоро придут либо Хасан, либо Джек, либо доктор.