— Отвали! — вяло отозвался Филин.

— На интерес! — предложил, будто не слышал, фартовый. К нему подсели свои — из палатки.

— Дайте похавать! Чего глотки рвете? — не выдержал бугор.

— Ты нам пасть не затыкай. Не сами, под примусом мусора к тебе выдавили, — буркнул кто-то.

Они играли долго, азартно. Загоняли проигравших под стол, заставляли брехать по-собачьи, кричать петухом. Один, проигравшийся вдрызг, оставшись в одних трусах, пел занудливым голосом «Чубчик». Новые не видели или делали вид, что не замечают девок и баб, растащивших фартовых бригады по кустам.

Позднее всех пришла сегодня Катя. Она тихо обняла бугра за шею.

— Пошли к морю, — предложила баба.

— Устал я сегодня, — испортилось настроение у бугра.

— А эти откуда? — удивилась женщина, только теперь приметив новых.

— Подмога нам, — отмахнулся бугор.

— Не хочет ли краля к нам подсесть? — подошел долговязый фартовый к Кате.

— Да иди ты! — отмахнулась она.

— Вали отсюда, пока калган цел! — рявкнул бугор.

— Хватай ее за титьки! — внезапно крикнул Угорь.

— Иди в общагу, Кать, — тихо сказал бугор бабе и встал во весь рост перед Угрем, схватил его за кадык и, только замахнулся для удара, услышал неподалеку Катькин крик:

— Федя! Помоги!

Бугор рванулся на голос. Углядел в темноте кучу мужиков, заголивших бабу.

Четверо уже держали ее. А долговязый, со спущенными брюками, возился на бабе, пытаясь заткнуть ей рот.

Филин сдавил его за горло сзади, обхватив пальцами накрепко. И тут же резко завернул голову, так что хрустнул шейный позвонок: лишил сознания. Остальных — на сапоги взял: тем, кто был на четвереньках, ломал, не жалея, челюсти. Остальных, вскочивших, бил в пах. Почувствовал удар в затылок. Упал, теряя сознание. По кустам затрещали шаги условников.

— Она проиграна! На пятую ставил, — донеслось до слуха Филина.

— Окопались, гады! Бабами обросли! Фарт обосрали! «Закон — тайга» ссучили! Вот вам! За все! — орало где-то рядом.

Филин понемногу отдышался. Нет, не перо вогнали. Кастетом огладили. И, встав, снова бросился на голос, озверело ревущий на весь берег:

— Пропадливы мокрожопые! Мы научим вас закон держать!

С ментами снюхались! Положняк им даете, а своим вместо грева — хрен? Да?

Филин дрался в темноте уверенно: знал здесь каждую кочку и пенек. И загонял фартовых в реку. Некогда было оглянуться, где Катя, что с нею.

— Ссучились, ханурики? Всех с закона выкинем! Устроим разборку честь по чести! Бугор — паскуда, где должен дышать? За ваньку пашет? — кричал Угорь.

Филин ударом кулака в челюсть сшиб его с ног. Законник взвыл. Но тут же кто-то въехал в ухо Филину. В голове зазвенело. Оглянулся. Длинный снова кулаком метит. Вмиг сапог в пах вбил. Будыльный, переломившись пополам, в траве катался. Но Угорь уже очухался. Филину — под дых. Сапогом опять же. Рядом Скоморох толстяка отделывал — тот выбитыми зубами плевался. А вон Цыбуля головой в корягу кого-то воткнул.

Неподалеку двое новичков на Кота напали. Ага! Баржа подоспел вовремя! На кентель взял одного. Др'того Кот с ног сшиб. Теперь ему хана.

«А эти трое откуда взялись?» — шевельнулось недоброе подозрение. Кинулся к ним бугор.

— Там твоя, задравшись, канает. Помоги, — ухмыльнулся фартовый и тут же взвыл. Все зубы вместе с деснами одним ударом выбил Филин. Но проколола боль в бедре. По ноге кровь потекла.

Кот прихватил законника с пером. Саданул ребром ладони по горлу. Второго бугор пополам согнул, ударил о дерево пару раз. И сунул под корягу.

Тимофей в разорванной рубахе с Угрем махался, Баржа оды- бавшегося длинного изматывал на кулаках.

— Катька! — хрипел бугор. Но ту не слышно. — Где она? — схватил за горло онемевшего от боли и страха доходягу. Тот силился ухмыльнуться. — Вякай, пидер! Разнесу в клочья! — схватил его за ноги бугор и держал вниз головой над обрывом.

— Ушла она. Ей наши, свои помогли. Отбили. Не дали опозорить. Но избили ее сильно, — говорила какая-то баба из темноты.

Филин почувствовал, как его словно жаром обдало.

Зубы стиснулись намертво.

— Били бабу?

— Отпусти, паскуда! — вопил законник, который устал болтаться вниз головой.

Бугор отпустил его. Фартовый покатился в обрыв с воем.

Лишь под утро на берегу стихло. Бригада собралась в палатке бугров. Лил дождь. В такую пору наружу не хочется высовываться. Фартовые пили чай, хмуро вглядываясь в палатку приехавших. Оттуда ни голоса, ни крика. Полог не шевелился. Никто даже до ветра не выходил.

— Сдохли, падлы, — мрачно сквозь зубы процедил Баржа. И, высунувшись из палатки на звук шагов, сказал, вздохнув: — Слава Богу, хиляет Цыбуля! Приморили его там. Выходит, не все файно.

Цыбуля присел на корточки перед входом в палатку. Сказал тихо:

— Хреново, Филин. Твоя — в больнице. Выкидыш у нее. Теперь уж все. Но не фартит бабе. В сознание не пришла. К вечеру смотаться надо, может, оклемается Катюха.

— С чего они на нее набросились?

— Проиграли. Пятую…

— Ишь чего! Так они и на нас вздумают. Выкинуть их отсюда! — загремел Тимоха.

— Как? Мусорам не вернешь их, такое — западло!

— А вот так! — вытащил Тимка из-под спальника двухстволку. И, шагнув к палатке, откинул полог, крикнул: — Выползай, гниды! Крошить буду всех!

И только тут законники увидели, что в палатке не было никого.

— Слиняли! К добру ль такое? — удивился Цыбуля.

— Признали нас!

— Теперь зауважают, подходы искать будут. Мировую предложат.

— Хрен вам! И мне тоже! Вот теперь всякого говна от них жди. Пасти станут вас. Чтоб поодиночке ожмурить. Разделаться, сквитаться захотят. И коли так спустим, без разборки, наши калганы начнут трещать, — предупредил Филин.

— А где их нашмонаем?

— Далеко не слиняют. Верняк под лодками окопались. И рядом с нами. И видно, и слышно. Куда ж еще по дождю линять? — усмехнулся Филин. Взял двухстволку у Тимки и, выйдя из палатки, встал в полный рост и прицелился в одну из лодок.

Оттуда разом заорало в несколько глоток. Лодка приподнялась на один борт. Чья-то рука поставила бутылку водки.

Филин побледнел. Нажал на курок. Бутылка, звенькнув, разлетелась вдребезги.

— Не дай вам Бог, умрет Катюха, всех пидермонов размажу. Сам, своими руками. Ни одну паскуду дышать не оставлю! И еще! Слышите, козлы? Чтоб ни один хорек не вылезал! Кого засеку — замокрю на месте! — текли по лицу бугра то ли слезы, то ли капли дождя.