Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти кенты облажались у нас. А потому брать их в свою код- лу иль нет и на каких условиях — пусть решит сход. Я бы, как бугор, размазал всех до одного, но пусть трехнут свое слово кенты, — умолк Филин.
Поднявшийся с моря ветер трепал языки пламени костра, выхватывая из темноты лохматую голову, сверкавшую монетой лысину, хмурое лицо.
— Дозвольте мне, кенты, — откашлялся Угорь пересохшим горлом. И, заметив легкий кивок бугра, продолжил: — То верняк, ежели не приклеимся к вам — кинут нас в зону. Легавый о том ботал и список в нюх совал. Мол, готово! Не все кайфово склеилось у нас. Помахались малость. У нас двое кентов и нынче в палатке канают. Ребра им посчитали сапогами иль еще чего, только двигаться не могут. Окалечены до гроба. Даже срамное в исподнее делают. Конечно, не мы их так уделали. Есть урон и у вас. Но зачем квитаться говном? Ну, раздухарились малость. Пора и обнюхаться. Мы ж законники, каста. Как врозь дышать станем? Нельзя без пахоты? Лады, согласны пахать. Хоть сами, хоть с вами. Нам без разницы. Не по кайфу нам стало, что закон наш не держали. Ну да то не нам судить…
— Где закон нарушен? Пахать пришлось? Нынче все законники даже в зонах вкалывают! Тут для тебя работяг нет, чтоб на тебя чертоломить. Все из «малин»! Ты еще в Трудовом знал, что мы яйца не сушим. Чего сфаловался сюда? — не выдержал Скоморох.
— Не о том трехал! О бабах! Они тут себя держат с гонором!
— Захлопнись о бабах. Они не клевые! И ты в их сраки своим шнобелем не лезь! — вспыхнул Кот.
— Не в них дело! Но к чему ваш Тимоха с легавым ботал? Иль это по закону — фартовому с мусором трандеть? — взвился Угорь.
— Если бы не тот легавый, а он за вас, мудаков, просил, не было бы схода. Усек, зараза? — вскипел Тимка и добавил: — Этот легавый дышать дает. Не дергает. И нас понимает. Тебя бы к прежнему легашу, ты б давно на Колыме канал…
— Не темни, все мусора — западло. А ботающий с ними — сука! — подал голос долговязый.
— Кранты! Кончай треп! Я — сука, ты — фартовый. Но именно тебя я не беру в бригаду. Хиляй этапом в зону. Там качай мозги! В гробу видел всякое говно выручать и греть. На хрену всех видел! — вскочил Тимка, взбешенный.
— Не горячись, кент! Лишнее вякнул фартовый. Сгоряча.
Забудь, — попросил Угорь. И добавил: — У нас иного нет. Либо всех берете, или все — в зону…
У костра стало тихо. Лишь вскипевший чайник ронял кипяток на угли. Угорь снял его, налил в кружку доверху, подал Филину. По обычаю законников — перед всеми, своими и чужими, признал главенство, превосходство Филина над собой.
— Прости, бугор, лйхуя мы с кентами дали. Но и сами еле одыбались. Теперь же не до разборок. Удержаться бы в фуфло. На воле закон держать проще. Нынче б душу не посеять. Клей нас к себе. Не прогадаешь.
— Как, кенты? — отлегла обида у бугра.
— Греби их к нашему берегу. Куда от них деваться? — вздохнул Тимка.
— Но пахать поровну. Чтоб не чинились, заразы! — крикнул Кот.
— Давай одной кодлой! А то дожили, нас, законников, мусора мирят. Кому ляпни, сдохнет со смеху.
— Клянусь парашей, такого не слыхал, — говорил Цыбуля.
— Тащи сюда барахло! В один круг! Поддай огня, Скоморох!
— Бугор! Хавать кентам надо! Не жравши они. Заморены, как гады!
— Мечи из нашего! Харчи! — отлегло от сердца Филина.
— Федя! Феденька! — вошла в круг света Катя, и фартовые мигом утихли.
— Ты как тут нарисовалась? — обомлел бугор от неожиданности.
— Сбежала из больницы. Не могу без тебя! Наши все сегодня собираются в дорогу, а я не могу не простившись, — заплакала Катя.
— Куда ж мне девать тебя?
— Вот хорошо, что пришла! Нам тут в аккурат хозяйка нужна. Ну дозарезу! Не погребуй нами, бабонька! Признай! — подошел Угорь.
А за ним и Тимка:
— Зачем вам прощаться? Вон — хаза отдельная, — указал на палатку, — повариха и впрямь нужна. Не мужичье дело у печки толчись. Нехай остается Катя. Она у нас будет за главного балан- дера!
— Ну что, Катюха, решаешься?
— А надолго берете? — дрогнул у нее голос.
— Навсегда! На всю судьбу! До гроба! Не будь я — Филин. Ввек не отрекусь от тебя, — не оглянулся бугор на кентов.
Те молча ушли подальше от света. Все поняли. Не место им здесь. Не стоит мешать, не надо слушать этот разговор. Он не для них. Он — первый и единственный. На всю жизнь. А она — неизвестно, как сложится…
Фартовые бегом носились. Ставили палатки, готовили. Они старательно обходили бугра и Катю. Они помнили свою вину. Знали по себе — враз такое не забывается…
Покуда фартовые ели у огня, притирались друг к другу, присматривались и мирились, Катя огляделась в палатке, прибрала в ней. Без просьбы бугра к костру подходить не решалась.
Он позвал ее, когда законники, обговорив все, наевшись до отвала, расходились по палаткам кемарить.
— Катюш, иди похавай, — всунулся Филин в палатку лохматым медведем.
Женщина послушалась. Поев рыбы, убрала со столов, у печки, возле костра и пошла на реку умыться на ночь.
Ей было непривычно и жутковато одной среди мужиков, которых она до икоты боялась. Но именно этот страх нельзя было выдать. Ведь ее муж — главный средь всех. Его слушаются и боятся все. Значит, ей пугаться нечего.
«Федя при всех нынче меня женой признал. На всю судьбу. Даже не мечтала о таком. Дома, в деревне, все смирились с тем, что останусь я в вековухах. Не одной мне эта доля светила. И вдруг повезло. Вот удивятся в деревне, что я вышла замуж. Значит, не такая уж я и страшненькая, — улыбнулась Катя. — Маманя небось перед Спасителем на коленях не одну ночь простоит, прося для меня светлой доли, благодаря Господа за подаренное счастье. А папаня выпьет стакан сивухи, пожелав дочке тепла на северах да кучу ребятишек в утеху старости. Могла б уехать. И надо бы. Да мимо судьбы, обронившей улыбку, кто пройдет?» — вздохнула баба.
Из партии сезонниц, приехавших на путину для обработки рыбы, не каждой повезло. Многие так и уедут на материк одиночками. Иных даже ни разу не провожали в общежитие. Хоть были пригожими собой, моложе Катьки. Не повезло им в этот сезон. Придется приехать на будущий год. Может, тогда улыбнется судьба…
«А где я буду жить с Федей? Кем и где работать?» — вздрагивали плечи женщины от холодной воды.
— Катерина! — послышался голос Филина. В нем тревога за нее. Бабе приятно. К палатке бегом вернулась. — Одна не шастай! Усекла? — сказал Филин коротко и прижал бабу к волосатой груди.
— Нешто любишь? — спросила тихо.
— А почему бы и нет? Без того как назвал бы своею?
— А жить где станем? — дрогнула всем телом.
— Все в ажуре, краля моя. Без хазы не останешься.